Танец любви - [10]

Майор Серов какое-то время сидел в канцелярии, замкнувшийся и хмурый. Во взводе стояла напряженная тишина, в ожидании вечерней поверки и отбоя, которые сегодня обеспечивал Серый. Но ужин и вечерняя прогулка (взвод на кругу лихо распевал солдатские песни) прошли удачно. Серый был кислый и задумчивый… Он ни к кому не придирался и никого не трогал, что было особенно странно в этой ситуации.

Но после поверки, когда отзвучала зычная команда старшины роты «Отбой» — и понемногу стихли разговоры, майор неожиданно вырос у постели Разина.

— Суворовец Разин, прошу встать.

— Товарищ майор, уже был отбой… — взмолился Дима.

— Суворовец Разин, встать — и в канцелярию.

В длинных допотопных кальсонах и ночной рубахе Разин стоял в канцелярии перед столом командира роты, за которым важно восседал сам Серов. Обрюзгло-серое лицо майора с хитровато-узкими, настырными глазами, насмешливо щупавшими нескладную, тщедушную фигуру Димки, выглядело даже довольным. Серов охотно курил, выбрасывая сизые клубы дыма прямо на Разина, в его беленькое и тревожное личико. Форточка была наглухо закрыта, что, видимо, предварительно сделал взводный, и дым толстыми пластами стелился по канцелярии, очевидно, воодушевляя Серова на проповедь о вреде курения… Говорил он негромко, выразительно, стараясь зло и прямо смотреть в глаза суворовца.

— Значит, по последней…

Майор вздохнул и усмехнулся, прикуривая новую сигарету.

Димка, надышавшись дыма, чувствовал, как чугунела голова, как подташнивало и как дрожащие ноги наливались свинцом. Он с трудом стоял по стойке «смирно» — голова уже кружилась и в глазах роились оранжевые круги…

— Вот что, дружище. — Майор Серов встал из-за стола ротного и доброжелательно взглянул в глаза суворовца. — С завтрашнего дня я бросаю курить… и ты, Разин, бросаешь. Как, по рукам?

Разин устало кивнул головой, а Серов, толкнув его в плечо, удовлетворенно сказал:

— Открой форточку и спать…

Разин долго ворочался в постели, но уснуть никак не мог. Ночью его стошнило, и он едва успел добежать до туалета. Но потом уснул, и так крепко, что утром его долго толкал Сухомлинов.

— Ты что, не слыхал подъема?!

Димка вскинул мутные глаза на Глеба.

— Если бы ты знал, как у меня болит голова…

На зарядке взвод «мотал круги» на плацу. Майор Серов, приподнявшись на цыпочки, как гусь, заглядывал в окна первого этажа: любимое занятие — выискивать тех, кто, увиливая от зарядки, прятался в классах за учебными столами.

В зубах Серого торчала сигарета, и дым тонкой струйкой обвивал его лицо…

4

Иногда Димка Разин смотрел на себя со стороны. Вроде все в норме. Суворовец как суворовец. И форма та же — рабочая, черный китель под ремень, черные брюки с красными лампасами. Она же и парадная — чистый, второй комплект хранится в каптерке до нужного момента.

Быть бы Димке каптерщиком, да нет у него фарцовочной хватки, как нет и надлежащего авторитета в роте. А он нужен позарез! Димка — парень неглупый и понимал, как в этой суворовской круговерти необходим ему авторитет. Ведь даже форму и ту все носят по-разному. Одни с шиком — смотрите, любуйтесь… На других она сидит как-то вызывающе, агрессивно. На третьих, как сказал бы Мишка Горлов, «напялили на огородное пугало, вот и ходят, людей пугают…»

Годами вырабатывала суворовская система свои ценности и традиции. Никто не знает, когда и как они возникли, — может быть, на заре рождения суворовских училищ, может быть, совсем недавно, но в каждом взводе складывались свои компании, куда вход другим был заказан. «Клановые отношения», между прочим, появились сразу, как только сформировалась рота и Димка натянул на себя черные брюки с красными лампасами.

Здесь была своя ротная элита — те, кому, как говорят, повезло «от мамы». Это прежде всего мажористые, холеные ансамблисты — ребята из училищного и ротного ансамблей. Они — кумиры, к ним и сержантская братия относилась с особым уважением. К этой элите тесно примыкали спортсмены — сильные и разбитные молодцы, слово которых во взводе часто было решающим. К Мише Горлову, к Скобелеву, к борцу Макару Лозе, как говорится, и отношение с поклоном.

Была группа и рангом пониже — отличники, как правило, школяры, — их недолюбливали и «мажоры», и все прочие. И хотя элитный костяк и учился не хуже их, и мыслил раскованнее, вызывая у офицеров откровенную симпатию, школяры-отличники также имели свой твердый статус, особенно у падких на отметки командиров взводов и ротного.

Димка тоже учился неплохо, но отличником не был. Школяров он презирал, может быть, еще и потому, что сам во многом был школяр — «мидел», т. е. мальчишка, выросший в более-менее интеллигентной семье и набравший некоторый духовно-интеллектуальный багаж для того, чтобы спорить с учителями. Именно из этих интеллектуалов формировались «независимые», спорящие до одури всезнайки, которые в отличие от школяров-отличников, умели блеснуть свежестью ума и знанием жизни. Именно эта демократическая часть суворовцев была наиболее раскрепощена и культурна, что, впрочем, не мешало им бегать в самоход, бренчать на гитарах и до крови драться с гражданскими металлистами… Считалось, что они в основном пойдут в военные журналисты, политработники, науку. Во втором взводе их ярким представителем, конечно, был Саша Вербицкий. Ему-то во всем и подражал Разин.