Танец бабочки - [2]

— Позвольте старику немного согреться?

— Окажите честь, будьте моим гостем, — пригласил я монаха к костру.

Старик положил дрова на землю, с удовольствием протянув руки к пламени.

— Горячая кровь — удел молодых, — произнес гость с усмешкой. — Наше спасение хорошее одеяло.

— Я скорее предпочитаю второе, — сказал я, чтобы как-то поддержать беседу.

Гость окатил меня внимательным взором.

— Простите мою прямоту, но ваш возраст не должен изобиловать холодными ночами. Не в этом ли очарование юности? — заметил хитро.

— Горячая кровь опасна опрометчивыми поступками, — попытался я выглядеть рассудительным

— Это вполне естественно, — кивнул монах. — Благоразумие под стать старикам. Хотя со времени моей молодости нравы сильно изменились.

Старик прищурился:

— Наш врач, Мацугури Кёан, как-то поделился со мной скорбным открытием о том, что пульс мужчин стал схож с женским.

Это было что-то новое.

— Каким образом? — удивился я.

— Вам несомненно известно разделение лекарств на инь и янь в соответствии с мужской и женской природой?

— В общих чертах, — признался я.

— Так вот, однажды он применил женское лекарство для лечения мужчин и оно помогло. Таким образом он пришел к мысли, что дух мужчин ослабевает и приблизился конец мира. Что вы об этом думаете?

Ностальгия старика показалась мне забавной.

— Мне трудно судить, — сказал я немного поразмыслив. — Нравы мирного времени отличны от периода внутренних войн.

— Чем же? Тем, что мужчины стали более сговорчивы? — ухмыльнулся гость.

— Возможно. Теперь все решается без помощи меча.

— Это хорошо?

— А разве нет? — спросил я с недоумением.

Монах немного помолчал.

— Призванием мужчин всегда было иметь дело с кровью, — произнес спокойно.

То, как это было сказано, вызвало у меня легкий интерес. Заинтригованный заявлением гостя, я подбросил в огонь сухих веток.

Со стороны леса надвигались сумерки. Старик потер замерзшие руки.

— Думаю, — продолжил монах, — вам это известно не хуже.

— Каким образом?

— Ведь вы переписчик рукописей. И предания старины вами изучены.

Я изобразил на лице искреннее удивление.

— Наша обитель довольно скромна на люд. И весть о каждом новоприбывшем разносится моментально, — объяснил монах. — В нашей глуши визит лисы — уже событие. Так что ваш приезд — все равно, что сошествие святых на землю.

— Благодарен за такую честь. Право, я ее не стою.

— Это вопрос веры, — загадочно высказался старик.

— Простите? — не понял я.

Гость усмехнулся в седую бороду.

— В былые времена, — произнес задумчиво, — чтобы не впадать в ложную скромность, молодых самураев[6] наставляли так, чтобы они верили — равных им по силе и отваге нет. Таким образом в воине взращивали веру в самого себя. Ибо воин без веры — мертвец.

Заявление гостя выглядело необычным. Старик покосился на меня.

— Возможно и вы себя недооцениваете, — произнес с лукавым блеском в глазах.

— Боюсь вас разочаровать, но я всего лишь смертный. И до просветленного мне далеко.

— В Китае говорят, что дорога в тысячу миль начинается с одного шага, — протянул монах.

— И каков ваш рекорд? — спросил я лукаво.

— Пока я жив — я в пути. Пока я в пути — у меня есть надежда, — туманно произнес старик.

Рассуждения гостя о былых временах вызвали у меня легкое замешательство.

— Вы были самураем? — спросил я напрямик.

— Я? — старик от души расхохотался. — К сожалению сия участь меня минула. С чего вы сделали такой вывод?

— Мне показалось, что судьба воинского сословия вам не безразлична.

Монах какое-то время рассеяно созерцал пламя.

— Полвека назад, — произнес, выйдя из задумчивости, — матануки[7] считалось испытанием для настоящих мужчин. Воины стыдились показывать бедра без шрамов и поэтому с готовностью прокалывали их.

Я пристально всматривался в старика, пытаясь понять к чему клонит гость.

— Что вы хотите сказать?

— В наше время это назвали бы шуткой глупца. Разве нет?

Я не знал, что ответить. Старик внимательно посмотрел на меня.

— Видите ли, — сказал монах, — дело даже не в том, насколько смелость среди мужчин пошла на убыль. Наши предки несли в сердце великую верность. Верность тем идеалам в которые верили. А наши дни славятся беспринципностью. Молодые люди увлечены погоней за богатством, и их чувство долга[8] угасает. Изворотливость и расчетливость выросли в цене, попирая преданность.

— Видимо, таково веление времени, — развел я руками.

Старик искоса окинул меня пытливым взором.

— Готовы ли вы расстаться с жизнью немедленно? — неожиданно спросил монах.

— Вы шутите?

— Вы так дорожите своей персоной? — гость иронично усмехнулся.

— Несомненно, — согласился я.

— Почему?

— Я еще слишком молод. Да и кроме того, в жизни много поводов для удовольствия.

— Как то: еда, вино и женщины? — с жаром вымолвил монах, будто поймав меня на горячем.

— Вероятно, — согласился я.

— Таким образом жизнь для вас — эта жажда чувственных наслаждений, — подвел черту старик.

— Что вы хотите сказать?

— Однажды она позволит вам переступить через свою честь, — серьезным тоном произнес гость.

— К чему вы клоните?

— К тому, что, поскольку самураи прошлого были готовы в любой миг расстаться с жизнью, у них не было привязанностей и как следствие отсутствие алчных личных устремлений. Скажу больше — старые воины считали смерть на циновке недостойной самурая. И с готовностью погибали в битвах.