Танец Анитры - [10]

Что вы говорите: не топят вторую неделю? Трубы лопнули? Сосед—известный художник? Как, как адрес? Повторите, пожалуйста. Съёмочная группа выезжает. Часа через полтора будем на месте. Почти что скорая, почти пожарная. И уж точно лучше милиции.

Да в конце-концов всем нравится простое человеческое внимание. А «попасть в телевизор»— счастье неописуемое. И Денис не понимает, что, значит: нет, снимать здесь нельзя, ещё раз принесёшь сюда свой телевизионный хлам, костей не отыщешь. Денису не ясно, как можно не любить стэнд-апы и прячущуюся за камерой фигуру оператора.

Но телевиденье—это как балет или модельный бизнес, улыбайся, пока ты молод, улыбайся, пока ты брэнд, зритель твой. Он за тобой с канала на канал будет щёлкать, если потребуется. Примет все твои па и ню. Но как только ты вышел в тираж, поистрепался, потерял блеск, зритель найдёт нового кумира. Забудет тебя беззастенчиво, пусть ты хоть трижды профессионал.

Оттого-то журналист—человек отчаянный, оттого-то он обречён на тяжёлую работу. Грести лапками под себя, что есть мочи, рвать из новостей в спецрепортажи побольше, оттуда—в свою передачу, дальше—в авторское телевиденье, в документалистику или как выйдет. В идеале, пополнить бы ряды телеакадемиков, но опять же неизвестно, получится ли.

Откладывать деньги, чтобы, если в тираж, так уж безбедно или хотя бы не жалуясь. Бежать без одышки, беречь лицо и желудок, интересоваться всем, думать за двоих, жить не загадывая. И оглядываться, всегда оглядываться: кто идёт следом, чего хочет зритель, как смотрит администрация на политику канала.

Честолюбие—двигатель карьеры.

А Николай Сергеевич, казалось, больше ценил традиции и стабильность. Он привык к своему кабинету, кругу обязанностей, к старым сотрудникам. Ему было непонятно, как профессия наборщика текстов может устареть. Наверное, поэтому последняя соломинка оказалась всего лишь соломинкой. Наш отдел расформировали.

Через неделю я собирала вещи. Так же смутно надеясь на незыблемость своего трудового поприща.

Вышла на улицу. Август дотлевал под остывающим солнцем, предвещая холодную осень. Сентябрьский ветер уже вырвался на волю и, как заправский хулиган, приставал к прохожим, вертел из старых листьев маленькие воронки, шумел плохо приклеенными объявлениями и афишами. Я стояла некоторое время возле крыльца. Думала, как быть дальше. Николай Сергеевич сказал, будто всё образуется, без работы меня не оставят, но обещать конкретное пока трудно.

А то, что через неделю мне нечем было заплатить даже за проезд, никого не волновало.

— Я вас помню,—сказал знакомый голос за спиной.

— А я вас нет,— ответила, не глядя.

— Мне нравятся строгие девушки.

Я повернулась, Денис курил и щурился от солнца. Узел его полосатого галстука был ослаблен, и белый накрахмаленный воротничок рубашки вылез из-под лацканов тёмно-синего пиджака.

Съёмочную группу он только что отпустил. Снимали-то всего лишь фасад да немного в коридорах нашего здания. День подсъёмок—это почти что выходной.

Ещё раз посмотрела на крыльцо и окна второго этажа—мой бывший офис. Солнце красиво отражалось в стёклах. Я вспомнила, как оно длинными полосами ложилось на столы и лениво светило сквозь пластинки жалюзи, мешало работать.

Мне стало грустно, закончился очередной этап, впереди неизвестность—мои тернии, чужие звёзды и прочее в том же духе, а что делать, кто виноват да как быть дальше—неясно.

Денис ткнул в пепельницу бычком и взял меня за руку.

— Почему ты приходишь только по субботам?— спросил, осторожно целуя в ладонь.

— Я работаю, да и ты тоже.

— Даже по вечерам?

— Да.

— И в воскресенье?

Я кивнула. Он помолчал, закусив нижнюю губу.

— Майя, может быть, пора серьёзно поговорить? Когда ты не ждёшь от жизни подарков, рассчитываешь только на себя и не надеешься на волшебника из голубого вертолёта, который, может быть, отыщет пару минут и заскочит к тебе вместе со всеми своими чудесами, тогда создаётся иллюзия, что не всё так плохо и финал ещё будет счастливым. Не знаю, к сожалению или к счастью, но романтические надежды заканчиваются ничем гораздо чаще. Годы идут, ты привыкаешь и даже, если что-то тебя не устраивает, рано или поздно начинаешь думать, будто так и нужно. Конечно, мне хотелось рассказать Денису всё, как есть. Рассказать про Сашу и про то, что я чувствовала, когда оставляла её одну, почему уже ничто не могло измениться.

Но было страшно. Ведь о таких вещах говорят в самом начале, а не через год. Вот, мол, образовался ребёнок из воздуха. Как? Да, бог его, этого ребёнка, знает. Я где-то прочла, что храбрец не тот, кто перестал бояться, а тот, кто невзирая на страх идёт вперёд. Но другое дело, если ты сознательно путаешь следы, а потом сам не можешь найти обратную дорогу. Ещё эта негласная договорённость: лишняя информация как ненужный свитер в чемодане с летними вещами.

— Майя, ты меня слышишь?

— Да. Так о чём?

Денис опять щёлкнул зажигалкой.

— О нас с тобой?

Естественно, как только кто-то объединяет тебя в это непонятное «мы», он тут же начинает претендовать на твои мысли, печали и радости. Ничего плохого тут нет. В конце концов, человек по природе собственник.