Танцы в лабиринте - [14]

— Ну и как?

— Что "как"?

— Разобрался?

— Да как сказать… Ты не от братвы, это по всему видать. И не мент. А что волына у тебя… так это мало ли. Много народу сейчас со стволами ходит. Только его таскать с собой мало. Его еще и вынуть надо. А вот это уже не всякий может. Глядишь, и ты не вынешь. Короче, можно, конечно, с тобой побазарить, только…

— Что "только"?

— Погоди, — мужик еще раз окинул Петра взглядом, — не загоняй картину. О! Вот и Витяй. А чего это ты купил? — укоризненно взглянул он на своего приятеля, несущего в руках бутылку дорогой водки.

— Что было, то и взял. Ты бы больше здесь… — тот неприязненно покосился на Петра.

— Так оно и к лучшему, — пожал плечами Волков.

— Тебя не спросили. — Витяй сел на ящик, открыл бутылку и, отхлебнув из горлышка, передал товарищу. Тот, в свою очередь, сделал несколько глотков и сморщился, передернув плечами.

— Ну так и… что тут было-то? — Волков закурил сигарету.

— Где? — сдавленным от горлового спазма голосом спросил мужик с седой щетиной на щеках.

— Слушай, а шел бы ты… — вяло сказал, глядя в сторону, Витяй. Повестку давай присылай. И чтобы я расписался в получении. Понял? А не можешь вали.

— Да, — покачал головой небритый. — Не глянулся ты Витяю. Не получится у нас с тобой разговора. А за грев — благодарствуй, мил человек.

И он осклабился, обнажив щербатые желтые зубы.

— Ребята… — Волков отбросил сигарету, широко, но как-то нехорошо улыбнулся и развел руки в стороны. — Мы, работники интеллигентного труда, не понимаем такого к себе отношения. Мы — артисты, а значит, нервы никуда. Это понятно?

Седой еще раз приложился к бутылке, взглянул на Петра и сказал даже как-то с сочувствием:

— Пшел вон, а?

Он еще не закончил своего "а?", когда Витяй, ну просто будто бы выброшенный какой-то невидимой катапультой, взметнулся в воздух и с воем выстрелил всем своим телом, с выставленной вперед ногой, целясь Волкову в голову.

Возможно, это было просто везением, а быть может, сработал тот самый звериный инстинкт, но Волков успел-таки, чуть присев, уклониться на долю миллиметра, так что ботинок, грозящий снести башку, лишь слегка оцарапал его щеку, пролетев дальше, куда-то за спину. Петр мягким, отработанным движением левой руки убрал блок нападающего и встретил летящее ему навстречу, искаженное безумной гримасой лицо раскрытой правой ладонью. В какую-то долю мгновения он ощутил ею подбородок и провел руку чуть вперед.

Витяй упал ему под ноги, как тряпичная кукла.

— Ты ж… это ж… ах ты… — привстал седой. — Что ж ты, сука, творишь…

— А чего? Нормальный башкирский подсед и прямой тепель-тапель. Ты поплачь над его челом. Настоящий мужчина не боится плакать.

— Ну, теперь все… — Мужчина встал с ящика, и вдруг оказалось, что он достаточно высок ростом, крепок сложением и вовсе уж и не такого преклонного возраста. Неожиданно сверкнув, в его руке выщелкнулось лезвие большого ножа. Я ж щас тебя, падла, положу…

— Это ты правильно рассудил, — Волков мягко, по-кошачьи отступал назад. Это ты правильно понял всю сущность мою. Западло мне ствол обнажать…

— А!.. — седой сделал короткий умелый выпад.

— …перед говном…

— А!.. А!.. — противник Петра ловко взмахнул ножом крест накрест и слегка зацепил его левую щеку, из которой проступила кровь.

— …перед всяким, — Волков, не опуская глаз и все так же мягко отступая, провел большим пальцем левой руки по царапине на щеке и, слизнув с него кровь, оскалился:

— Смерти моей хочешь? Я правильно понимаю?

— Да ты ж… — Седой непростительно далеко выставил вперед длинную руку с ножом.

Мгновенно, неуловимым движением, Петр чуть отвел ее в сторону, одновременно мет-нувшись вперед, и нанес страшный удар правой снизу, в подбородок. Пожилой рухнул на землю.

— Так вот что я всем вам скажу… — Волков отшвырнул ногой нож, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и посмотрел на лежащее перед ним тело. — В очередь, сукины дети. Если по этому делу, то в очередь.

Он достал сигарету и закурил. Потом сделал несколько шагов, наклонился, поднял нож, рассмотрел его и, сложив, убрал в карман куртки. Затем вернулся к лежащему мужику с заросшим клочковатой седой щетиной лицом, присел на корточки и, склонившись над ним, похлопал его по щекам.

— Ой, Господи, надо же, человеку плохо! — закудахтала проходившая мимо пожилая женщина. — Это ваш товарищ?

— Да как вам сказать, — распрямился Петр. — Я его и знаю-то только… здрасте, там, да до свидания. Ну… тут, по двору. Но с виду весьма приличный человек. Очень любит рассказывать, как замечательно жил в Златоусте до войны.

— Так, может, я "скорую"? — женщина как-то странно посмотрела на Волкова. — Может, у него сердце?

— Думаете? — Волков покачал головой. — Нет. Вряд ли. Может, вот разве с головой что… Вы не волнуйтесь, я сам позабочусь.

— А… вон там еще один. Лежит.

— Я в курсе. Вы ступайте. Я-то же ведь здесь.

— Да, действительно. Так я пойду? — робко спросила женщина.

— Конечно. Ступайте.

— Ага. Хорошо. — Женщина торопливыми шагами вернулась на тротуар и исчезла, не оборачиваясь.

Петр опять склонился над телом, стал растирать ему уши, хлопать по щекам. Реакции — ноль. Расстегнул пуговицы на толстом вязаном джемпере, затем расстегнул рубашку и увидел на груди двойной профиль — Ленин и Сталин, а немного выше, чуть ли не от плеча и до плеча, синела фраза: "Все на выбора!"