Танцы со смертью - [46]
Гомеопатия – мини-курс.
Включайтесь! Всего три недели!
И вы получите Margriet-сертификат по гомеопатии.
Цель этого совещания – письменно изложить правила проведения эвтаназии, которые затем должны будут стараться соблюдать сотрудники Де Лифдеберга. Члены руководства, сами никогда не вступающие в непосредственный контакт с умирающими, хотят компенсировать (катастрофилия) этот изъян преамбулой, в которой добровольно избранный уход из жизни получит солидное метафизическое обоснование. Они хотят не столько говорить о правилах, сколько играть в игру, которую, не будь умирающих, было бы вести несколько затруднительно. Итогом этого неуемного желания участвовать в происходящих событиях стали упреки по адресу сформулировавших ряд правил врачей в том, что они подошли к проблеме слишком холодно, чисто клинически, дистанцированно и рационально.
Путаница заключается в следующем. Если хирургу впервые предстоит отрезать грудь раковой больной (я намеренно намекаю на мясника), вечером он приходит домой в слезах и какое-то время не может прикоснуться к своей жене. Он начинает понимать, что значит amputatio mammae [удаление груди]. Но как бы хирург ни переживал, его эмоции мало влияют на выработку наилучшего плана проведения такой операции. Слезы и скальпель следует отделять друг от друга, и мне кажется, присутствующие полагают, что поскольку систематически предписывается, как резать, то и слезы также должны быть упомянуты. Вот на подобных заседаниях они и акцентируют свое внимание на вопросах этики, не слишком вдаваясь в практические детали.
Герард Бернардс, племянник мефроу Бернардс, в разговоре со мной упоминает своего блестящего сына, который занимается в Америке базисными исследованиями болезней почек и вскоре приступит к обучению по специальности внутренние болезни. И тут же спрашивает меня, вообще когда, и не собираюсь ли я, и, собственно, сколько времени, и думал ли я, что останусь здесь навсегда… Завуалированная версия вопроса вроде: «What’s a nice girl like you, a promising young man like yourself»[113] и тому подобное.
Я всегда теряюсь в подобных случаях и не знаю, что на это ответить. Ведь не скажешь ему, что базисная возня с болезнями почек так или иначе закончится, потому что те, кто задает вопросы почкам, в почках же и получат ответы. Тогда как мы здесь ищем более ясного понимания того, чтó такое неизбежный для каждого человека переход из Кортхалса XV в Кортхалс XIV, из кареты «скорой помощи» – в катафалк. Так что племяннику я сказал, что мне даже «очень нравится» такое место работы, как дом милосердия.
Душа опадает
Менеер Сандерс вернулся к нам после довольно долгого, и в конце концов бессмысленного, пребывания в психиатрической лечебнице («as long as we can keep it going»[114]). Явный наш вопрос к психиатру звучал так: «Не идет ли в данном случае речь о дементном синдроме?» Скрытый же вопрос был: «Не сможет ли он остаться у вас на некоторое время, мы по горло сыты его жалобами и причитаниями?» Я, вместе с Мике, приветствую его.
– Ах, менеер Сандерс, как рады мы оба, что вы опять среди нас, – начинаю я бодро, однако мой тон не достигает цели.
– Хоть бы они меня убили.
– Ay, there’s the rub[115], – говорю я, – они действительно вас убили. Я Петр, а рядом, э-э, был Гавриил?
Но он не смеется.
– И всё же мы попытаемся о вас позаботиться, чтобы вам угодить.
– Не выйдет, – бросает он резко.
На этот раз моей нарочитой приветливости приходит конец, и я злюсь.
– Знаете ли, а что если вы ошиблись планетой? Может такое случиться? Земля вам что-то не очень подходит. – В последний раз пытаюсь поднять его настроение.
– И что вы несете всякую чепуху? Да я вообще в планеты не верю.
У Греет ван Фелзен работает телевизор, когда я вхожу к ней в палату. Тучный пастор как раз начинает с Евангелия. Она хочет выключить телевизор, но Херман и я кричим ей, пусть оставит. Это рассказ о том, как дьявол подступил к Иисусу, когда Тот был в пустыне. В конце концов Сатана показывает Иисусу «все царства мира и славу их, и говорит Ему: всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне»[116].
– А для тебя было бы это искушением? – хочу я узнать у Греет.
Она спрашивает, что я имею в виду.
– Ну, вся эта власть, которую дьявол сулит Иисусу.
– Нет, на что мне все эти царства?
– То есть тебя не прельстишь?
– Меня – нет.
– Нет? – переспрашиваю я в изумлении. – А если бы предложение гласило: тебя не переедет трамвай, нога будет в целости и сохранности, твои родители не умрут от чахотки, ты выйдешь замуж за прекрасного парня и у тебя будут чудесные дети?
– Антон! – восклицает Херман, в ужасе оттого, что я взялся бередить ее раны.
– Прекрасно! – кричит Греет. – Сначала ногу! И я опять смогу бегать и прыгать!
– Сатана мигом бы это сработал, – говорю я. – Смотри, Сыну Божьему требовалось посулить чуть ли не полпланеты, а такие простофили, как ты и я, сразу сдаются ради ноги или чтобы обеспечить себе домашний уют. Я, например, я бы… хотя постой, я угадал твое желание, теперь угадай мое.
– Может, что-нибудь насчет женщин? – пробует Греет.
– Ба! Нет, выше пояса! – говорю я.
