Танцы на снегу - [33]

Зайчиха перестала жевать и уставилась на Джитти.

— Не напустишь.

— Еще как напущу! — Джитти знала, что местные зайцы — самые суеверные создания на свете. У них было полно разных примет, они вечно таскались с какими-то оберегами. Джитти никогда не стремилась выяснить подробности, но случайно знала, что особую роль в заячьих суевериях играют сухие веточки вяза. — Найду вот вяз и такие чары наведу, что у тебя лапы отсохнут, — пригрозила она, наслаждаясь действием своих слов, — если не согласишься присмотреть за этим молодым зайцем и не пообещаешь хорошо с ним обращаться.

— Только не лапы! — взмолилась Борзолапка.

— Сначала лапы, а потом уши. Отсохнут и отвалятся. Хороша ты тогда будешь!

— Ладно, делать нечего, — сказала зайчиха. — Скажи ему, где нас найти, а мы хорошо его примем и поможем.

— Договорились! Его только немножко поддержать на первых порах, а так-то он вроде разумный парень. Для зайца, конечно.

И Джитти потопала вверх по склону. Она двигалась вдоль гребня, что остался от древней разрушенной крепости. Ее построили люди, пришедшие на эту землю около двух тысяч зим назад. Наконечники их копий до сих пор попадаются в земле. Здесь, на этом лугу, местные люди выдержали когда-то яростную битву с закованными в железо пришельцами из далекой страны. Так и лежат с тех пор, покрываясь ржавчиной, между корней ромашек и лютиков бронзовые и железные клинки. Кожаные одежды истлели в земле, удобрив ее. Глиняный пласт сохранил отпечаток резного колеса с королевской колесницы, а в известковой прожилке почти полностью растворилось знамя, герб на котором — грозного золотого орла, — вздрогнув, мгновенно узнал бы Кувырок. Лежали в земле и кости, вырванные из суставов, расколотые железными стрелами. А главное, духи почили здесь, духи воинственных мужчин и женщин, ожидая пробуждения в последний день земли. Пришлые завоеватели молились своим богам, мало отличающимся от людей, а вольные жители этой страны взывали о ниспослании победы к божественному зайцу. И победа была им дарована, о чем свидетельствовали обугленные останки пришельцев.

Скоро показалась знакомая изгородь, и Джитти поспешила вдоль нее, предвкушая долгий отдых в своей норе.

Глава тринадцатая

После стычки с ежихой обиженный Кувырок пошел в поле пожевать капустки. Горе с этими местными, думал он, не могут они понять, что это значит — быть горным зайцем. Да как можно сравнивать эти жалкие равнины с его прекрасными горами? Прямо не знаешь, смеяться или плакать. Горы — это самое величественное, что есть в природе. При виде гор сердце взмывает ввысь. А эта ежиха еще что-то там бормочет о красоте равнин! Как она смеет сравнивать их с тем, что он потерял!

Удивляясь, почему здесь, на равнинах, не растет вереск, Кувырок сначала гневно терзал капустный листик, потом притих и загрустил. Незнакомая зверушка предложила ему дружбу, а он что сделал? Оттолкнул ее. Вместо того чтобы получше познакомиться с ежихой, он бестактно обругал ее родные места, начал превозносить свои горы. Конечно, любой бы на месте ежихи обиделся!

Теперь он видел себя со стороны: невоспитанный провинциал, нытик, назойливый чужак.

Кувырок решил извиниться перед ежихой и вернулся к канаве, но колючей полиглотки там не оказалось. Он обнаружил ее гнездо в кроличьей норе, но хозяйки не было дома.

Он вернулся к корням дерева и задумался, что же ему делать: оставаться ли здесь, поселившись в углу поля, или двигаться дальше? Здесь, конечно, не рай земной — ну а что он рассчитывает найти в других местах? Раз уж в горы не вернуться, то какая разница — одно поле или другое? До сих пор он переходил с места на место просто так, чтобы чем-то занять себя. Нет, так не годится. На что он надеется? Найти где-нибудь вересковый луг или еще что-нибудь привычное? Скорее всего, поблизости ничего подобного просто нет. Так что придется ему впредь обходиться не только без гор, но и без вереска. И вода здесь с каким-то привкусом — не то что сладкая вода горных ручьев и озер. Бедный я, бедный, подумал он. Бедный я, несчастный!

День был солнечный. Кувырок угрелся и задремал. Время от времени он вздрагивал и просыпался, потом снова успокаивался. К полудню он уже крепко спал.

Его разбудило воронье карканье. Он вскочил.

Что-то мелькнуло у него перед глазами.

Он отпрыгнул, прижался к дереву.

Это было создание, которое барсуки называют гадом, горные зайцы зовут гадюкой, а жители долин — козюлей, — единственная ядовитая змея, живущая в этих местах. Кувырок вздрогнул, и раздраженная змея взметнула голову. Он видел, что змея разозлена и может напасть.

Кувырок не шевелился, надеясь все-таки, что змея пойдет своей дорогой. Беда в том, что гадюки совершенно непредсказуемы. Вот и эта — могла кинуться на него, могла и уползти.

Гадюка прошипела что-то. Поскольку Кувырок не знал ни слова по-змеиному, он мог ответить ей только по-заячьи.

— Уходи, уходи от меня! — отчаянно закричал он.

Заячий визг, казалось, привел змею в ярость. Ее кожа отливала на солнце медью, по спине шел темный зигзагообразный узор. Треугольная голова раскачивалась из стороны в сторону, словно готовясь вонзить в зайца острые зубы.