Танцы. До. Упаду - [16]
— Чем раньше ты перестанешь обманывать себя, тем лучше будет для всех.
— Ладно, не годится, ты прав. Что же в таком случае нам делать?
Спустя несколько минут выход из положения отчасти был найден. Именно отчасти — так как к белой футболке Готи с надписью «Феминизм — я того достойна!», к красным носкам и синим шортам, доходящим до середины икры (длинные джинсы куда-то запропастились), запросто можно было придраться. Сама Ядя натянула юбку на пижамные штаны. Она надеялась, что им удастся прошмыгнуть незаметно и их экстравагантный вид в общей суматохе не привлечет к себе внимания.
Когда они вбежали на школьный двор, торжественное собрание как раз началось. Коридоры здания были пусты, однако опоздавших подстерегала директор Похлебка. Она уже нервно глотала слюну, готовясь к длинной тираде. Тусклые обычно глаза сверкнули, в морщинистой, как у индюшки, шее что-то забулькало. Ядю всю передернуло: директриса ассоциировалась у нее с трупом, оживающим только тогда, когда кого-то нужно было здорово выбранить.
Похлебка выставила вперед сухую костлявую руку, из которой тяжелый тридцатилетний труд высосал все соки, и ткнула пальцем Ядю в самое сердце.
«О боже… Она пронзила меня кинжалом», — подумала Ядя, непроизвольно пытаясь найти следы крови на застегнутом пальто. Готя прижался к матери, закрыв глаза. Когда он смотрел на свою директрису, ему казалось, что у нее вот-вот отвалится кусок лица или руки, открыв зияющую холодом могильную бездну.
— Ааа… — тихонько простонал мальчик.
— Хм-м?..
— Что?
Ядя с ужасом вперила взгляд в тонкие старческие губы. Пани Похлебка в совершенстве владела искусством говорить с закрытом ртом, в результате каждое ее слово сопровождалось зловещим свистом с причмокиванием.
— Хм-м… предупреждаю… поссследний раззз. Хм-м… когда этот ученик опаззздывает, хм-м… Неорганизззованный, неряшливый, проблемы с сссамодисссциплиной, моя дорогая. Хм-м?.. Я ссслушаю вассс.
— Что?
— Это я вассс, хм-м… ссспрашиваю… — что?
— Мы проспали. — Ядя решила сказать правду.
Но Похлебка явно ждала чего-то еще.
— Хм-м?.. — добавила неуверенно Ядя.
— Подумать только! — выразив презрение к полной родительской несостоятельности Яди, директриса положила ледяную ладонь Готе на шею и повела его в гимнастический зал.
У Яди возникло ощущение, что ее посекло градом. Она беспомощно смотрела на уводимого этим чудовищным птеродактилем сына; мальчик шел, спотыкаясь о собственные ноги.
Совершенно выведенная из равновесия, Ядя поплелась домой. По дороге она пыталась найти внутренний стимул, чтобы приготовить хоть какой-нибудь обед. Подвядшая брюссельская капуста показалась ей достойным приобретением.
Взбираясь на свой убогий чердак, Ядя едва не испустила дух. «Надо худеть, решительно надо худеть», — подумала она уже дома. Валик жира на животе давно уже не давал ей покоя. Пощупав его и так и эдак, Ядя принялась за уборку.
В тяжелые минуты она всегда устраивала генеральную уборку. Обычно первым под руку попадался холодильник. Подъев из него засохшие остатки еды, Ядя валилась совершенно обессиленная. Лежала на полу, разбухала, как какое-то гигантское насекомое, и все больше ненавидела себя. Какая тут уборка… И как ей повлиять на свою жизнь, если она не может держать под контролем собственные жировые отложения!
Вообще-то это началось еще в детстве… Как и всякого ребенка, ее одолевали страхи, и она научилась справляться с ними таким образом: ложилась в кровать с корочкой хлеба, сухариком или кусочком колбасы. Так вот и лежала, дожидаясь возвращения мамы, а когда та приходила, прислушивалась, насколько она пьяна. Мать была уездным инспектором по техническому контролю — важная «шишка» в их городишке в Сувалкском крае. После каждой приемки объекта устраивался банкет со всеми вытекающими. Иногда мама возвращалась одна и тихо шла спать; порой она заходила к Яде и долго гладила ее по волосам. Но частенько кутеж заканчивался у них дома. В такие дни мама включала свет, вытаскивала Ядю из ее комнаты, приказывая (именно так) приготовить кофе и что-нибудь поесть. Важные птицы из городской управы похотливо улыбались девушке, спрашивали про учебу, а сами пялились на ее грудь, едва прикрытую халатиком. Потом кто-нибудь из них оставался, и мать танцевала с ним под одну и ту же песню Марыли Родович: «Пой, пой, мой дорогой…».
Ядя выпрямилась, быстро моргая, чтобы успокоить дергающееся веко. Те времена миновали и не вернутся, это было давно и неправда. Вскоре она поселилась у тети, километрах в пятнадцати от города. Оттуда было близко до Августува[11], и каждую свободную минуту можно было проводила на озере, что здорово скрашивало ее жизнь. А потом произошла та авария, и матери не стало…
Ядя встала и принялась мыть скопившуюся в мойке посуду. Не впервой она приходила к такому выводу и не впервой понимала, что дело-то в ней самой: ни на черта ведь не годится! Ее эмоциональная нестабильность, беспомощность, какая-то жизненная нерасторопность слишком дорого обходятся ее сыну. Ядя подумала, что так долго продолжаться не может, пора уже что-то менять. Иначе сын вырастет комплексующим чудаком, которого будет тянуть либо к деспотичным женщинам, либо к наглым парням в бейсболках и кожаных штанах. Она поклялась себе, что сделает все, чтобы Готя в будущем стал ответственным, смелым и авторитетным мужчиной с глубоко укоренившимся чувством собственного достоинства.
У знаменитого Адриана Моула появился польский кузен. Зовут его Рудольф, живет он в Варшаве и ведет дневник о своей тяжкой и дико смешной жизни. Как же нелегко приходится бедному Рудольфу! Угораздило же его родиться в совершенно безумной семейке, где бабушка – анархистка, мать – феминистка, а отец – просто бабник. Но Рудольф стойко принимает все удары судьбы, ведь у него есть великая цель – он станет актером или балеруном на худой конец, и прославится на весь мир, и самые прекрасные женщины падут к его ногам.
Начальник ФЭС и начальник ОВД. Два полковника, две сильные женщины. Такие разные и такие похожие. К чему приведет это сотрудничество?
Би Футболисты дураки. Кучка нахальных, лживых читеров, которые думают, что они – Божий дар женщинам, точно так же, как мой уважаемый старый папаша. Мне удавалось избегать их всю мою карьеру в колледже, до сих пор. Мне поручили быть физиотерапевтом ресивера Каллума Сэмскевича. За: Будет замечательно добавить это к моему резюме. Против: Я должна видеть его. Каждый. Божий. День. Что было бы прекрасно, … если бы он не был таким чертовски сексуальным … Кэл: Футбол – все, что у меня есть, поэтому, когда тренер обременил меня плохо одетой студенткой PT с крошками на плече, я решил, что это мой окончательный приговор.
Хорошая девочка против КазановыПервый раунд начинается….Трина Клемонс нуждается в деньгах. Иначе, зачем еще ей — самой организованной и подготовленной ученице в школе — проводить лето в качестве няни и партнера самого большого разгильдяя в мире? Сейчас она готова взяться за работу няней вместе с ее большой папкой, наполненной исследованиями и расписаниями. Только вот не спрашивайте ее о секретном задании «исправлять» все плохие привычки ловеласа старшей школы.Слейд Эдмундс предпочитает мимолетные связи, и Трина определенно не в его вкусе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Маски. Мы все их носим. Все играем роли. Некоторые нам нравятся, а некоторые приходится играть для достижения каких либо целей, другие же роли нас заставляют играть. Но, так или иначе, мы все играем. Нет человека, который не играл бы какую-то роль, пусть даже самую маленькую. Маски и роли манят и притягивают. Защищают и причиняют боль. Это все наш осознанный выбор. Приносящий радость и боль. И когда эти два чувства достигают своего апогея, мы стараемся избавиться от надоевшей маски. Постепенно или резко — неважно. Снятая маска все равно оставит отпечаток.
«- Пелагея Сергеевна, это отец вашего ребенка, - улыбнулась Нина Васильевна. - Дмитрий Николаевич, а это мать. - Нет-нет-нет, - заявил Дима, мотая головой. - Эта идиотка не может стать матерью моего ребенка!.. - Этот придурок не может стать отцом моего малыша, - презрительно фыркнула Пелагея, скрестив руки на груди.».