Танцующая танец цветущей черешни - [31]

Тогда небо напрягалось темно серыми тучами, тяжелыми как свинец. И все предвещало дождь. Мы еще не видели дождь в тропиках, мы просто готовили свои каноэ. Кто-то сказал, что надо надеть непромокаемые дождевики, кто-то сказал, что под этим дождем это бесполезно. Кто-то смеялся, набивая доверху свой рюкзак соцветиями дикорастущей травы, и говорил: «Нам не будет скучно, даже если с неба пойдет каменный град».

Мы сели в каноэ, разделившись на четыре группы, и поплыли навстречу душному испарению реки Ориноко. Может мы надеялись уплыть от дождя…?

В какой-то момент грянул гром. Такой мощности, что все каноэ на секунду остановились, а по реке прошла рябь. Все словно замерло, прекратив свое движение вперед. Потом все опять очнулось вместе с рекой, со всем лесом, с каноэ и плавание продолжилось. Но в нас, как в огромный барабан, уже бил гигантский дождь.

Мы никогда не видели такого дождя. Никто не успел ни одеться, ни закрыться. Просто все открыли глаза, подняли лицо к небу и орали: «А-а-а… Дождь!»

Над рекой Ориноко слышался приглушенный звук наших голосов, утопающих в крупных струях дождя. Небо клубилось черно серым дымом облаков. Грохотал гром. Шел совершенно безбожный дождь, который смывал и размывал все существующие понятия о дожде и о сухости, и об ожидании возможной грозы. Это была гроза на реке Ориноко…

Одна огромная молния ударила в большое дерево, которое было где-то в километре от наших каноэ, и оно начало гореть. Через 15 минут дерева уже не было, оно сгорело. И теперь на пустыре, на возвышенности догорали останки огромной старой секвойи. Они были похожи на кусок гигантского фаллоса, торчащего и дымящегося в небо.

Руководитель экспедиции крикнул: «Мы прошли крещение рекой Ориноко. Давайте закричим, мать Ориноко прими нас в свое лоно, как своих возлюбленных детей!» И вся экспедиция завопила: «Мать Ориноко, прими нас…»

Только потом они поняли, что это была аффирмация победы. Они хотели победить эту реку, с которой не совладал даже небесный огонь. И они смогли стать ее победителями, лишь после того, как перестав бороться с ней, приняли ее…

Казалось, что не было в мире такой силы, что могла укротить эту реку и с этот лес, который она взрастила. Сгорело только одно дерево. И видимо то, которое должно было сгореть. Оно стояло, черным фаллосом уткнувшись в темно-серое небо, окутанное черными клубами еще не излившегося на землю дождя.

А этот дождь напомнил мне женщину с ее неукротимыми эмоциями, ее желаниями, ее страстью. Которая может плакать, может радоваться и смеяться. Которая устраивает праздник, устраивает трагедию, устраивает безобразия своему возлюбленному, любит его всю ночь, и после, под утро едва живая от усталости засыпает на его плече…

В купе

Когда она вернулась в свое купе, ее соседок — двух девушек, которые ездили к бабке, не оказалось. На их местах раскладывала свои вещи молодая женщина с дочкой, наверное, учительница, взглянув на нее, подумала Амелия. Она села возле столика, так, чтобы не мешать обустраиваться в купе своим новым соседкам, прислонилась спиной к стене и задумалась о чем-то.

Я задумалась о том, как проходит моя жизнь. Пришло сравнение с осликом, который ходит по кругу. У которого нет целей, нет желаний, нет мечты.

Я оправдываю свои однообразные будни, тем, что они так же проходят у всех. И тем, что я уже выросла и стала взрослой, у меня много дел, обязанностей и совсем нет времени на игры и развлечения, но то чтобы мечтать. Я сама надела на себя лямку этого ослика…

Зачем?

Ведь Вселенная расстелила передо мной всю мою жизнь, как подмостки огромного бесконечного театра. Я могу играть на этой сцене любые роли, любые спектакли. Могу исправлять и переписывать части сюжета. Могу быть своим режиссером, могу писать свою собственную пьесу. Пьесу для себя…

Почему же я ограничиваю себя какой-то второстепенной ролью? Ролью ослика движущегося по кругу. Ролью марионетки, которую дергают за ниточки. Если бы только знать, кто же это водит меня. Может, я могла бы договориться с ним, иногда отпускать меня на свободу.

Я смотрю вокруг себя, чтобы найти того, кто мной управляет. Но никого нет. Мои нити в моих руках. Их дергают мои страхи, обиды, желания. Я связана по рукам и ногам своей неуверенностью и страхом свободы, и еще незнанием того, что может быть все иначе…

А еще мне иногда кажется, что я сижу в маленькой темной каморке, вцепившись двумя руками в ручку на двери. Я боюсь и трясусь от страха, что дверь вдруг откроется. И я увижу свет, почувствую свою свободу, и свои огромные возможности.

Мне так хочется, и одновременно так страшно, вдруг стать свободной. И так хочется отпустить эту дверь. И не только переесть за нее держаться, но и распахнуть ее настежь…

Ее мысль прервал какой-то тихий внутренний голос. Казалось, что он идет откуда-то из самой ее глубины и говорит ей прямо в сердце:

— Возьми свою главную роль. Ведь она твоя…

Разреши себе Быть, Жить, Играть!

Танцевать и смеяться, радоваться жизни. Любить!

Ведь это твоя сцена. Это твой бенефис!

Раз все повторяется, играй красиво! Пусть повторяется только красивое…

Посмотрев по сторонам, чтобы удостовериться, что это был ее внутренний голос, а не голос ее соседок, она поежилась, словно от холода и накинула на плечи кофту.