Танцуя с Девственницами - [23]

– Да нет, именно так и именно плохо. Все катится к чертям собачьим. Не поверю, что придет время, когда фермерство станет прежним. По крайней мере в нашей округе. Мелкие фермеры разоряются. Слишком много всего навалилось на них. Слишком.

– Ты слышал о Личе что-нибудь особенное?

Мэтт решительно покачал головой.

– Я же сказал, что видел его как-то раз, и только. Лично я с ним не знаком.

– Но ты же наверняка знаешь тех, кто знаком.

– Ну, допустим, – сказал Мэтт.

– Слухи там разные… Фермеры ведь общаются между собой, разве нет? Это же рынок.

На лице Мэтта застыл немой укор.

– Ты хочешь, чтобы я собрал для тебя информацию об этой дубине Личе?

– Я просто… просто поинтересовался, может, ты слышал что-нибудь. Если ты…

– Извини, Бен.

– Что?

– Я… нет, этого я делать не буду. Мне не нравится, когда из меня делают информатора. Если уж на то пошло, я вообще не хочу иметь отношения к полиции. Ты больше подходишь для такой работы.

В дверях выросла Кейт. Она хмуро уставилась на Бена и покачала головой, решив, что братья ссорятся. Кейт всегда считала, что ссоры вредят детям. И она была права, стараясь оградить их от сцен, – в их молодой жизни и так хватало потрясений.

Так что Бен не сказал ничего, оставив свои мысли при себе. Они с Мэттом никогда толком не говорили об отце. Никогда, пока он был жив. А после его смерти начинать этот разговор было слишком поздно. И тем не менее, Куперу очень хотелось знать, что чувствует его брат; хотелось выговориться самому, рассказать, как ему сейчас обидно вспоминать об отце, как ранит его эта обида, поскольку она противоречит тому, каким отец остался в его памяти. Куперу казалось, что он попирает свергнутого идола.

Но он подозревал, что для Мэтта отец в той или иной степени все еще остается идолом. И что в смерти отца Мэтт обвиняет полицию.

Если бы Мэтт захотел, он легко разузнал бы об Уоррене Личе. Разумеется, он прав: многие фермеры переживают не лучшие времена. В окрестностях Пик-парка стояло немало пустых ферм. Поначалу их перехватывали богатые чужаки, гордившиеся тем, что у них есть загородный дом с большим садом. Им казалось, что это круто. Но еще хуже бывало, когда чужаки играли в фермеров, наполняя загоны породистыми овцами, пузатыми вьетнамскими свиньями, ослами и козами. Настоящих фермеров это доводило чуть ли не до удара.

Но покупатели появлялись все реже. Некоторые из старых, самых захудалых ферм, выставленных на продажу, уже много месяцев ждали своих покупателей. Новые владельцы не могли больше полагаться на продажу земли, которая обеспечила бы им капитал для строительства дома. Соседние фермеры не хотели покупать землю: они просто не могли позволить себе такую роскошь. А если земля была плохая, холмистая, она им была не нужна. Такая земля годилась лишь для прокорма небольшого стада овец, которые сами по себе не стоили ничего.

Купер поднялся наверх и заглянул в спальню матери. Та спокойно спала. По ее виду Бен всегда без труда мог определить ее душевное состояние: даже во сне разлад в ее сознании отражался на лице.

Успокоенный, он умылся, переоделся и вернулся на кухню. Девочки, Эми и Джози, уже сидели за столом рядом с родителями, в комнате стало шумно и радостно. Купер помахал на прощание рукой и пошел к задним дверям.

Задержавшись во дворе, он огляделся. Очертания хозяйственных построек фермы, по мере того как глаза привыкали к темноте, становились все более отчетливыми. Было слышно, как в хлеву тихо ворочается скотина, как поскуливает во дворе собака и негромко, словно испугавшись хищника, клекочут фазаны. Вдали, за овином, вырисовывалась темная громада холма – его вершина касалась неба, а середина, где по контуру долины протянулась цепочка деревьев, расплывалась во мраке.

Большинство земельных угодий фермы «За мостом» были хорошими, даже богатыми. Ферма досталась им по наследству от деда по материнской линии, который умер в довольно преклонном возрасте. До самой смерти он ковылял по здешним местам в армейских сапогах и древнем лоснящемся черном костюме, подвязанном веревкой. По бумагам ферма перешла к их матери и до сих пор принадлежала ей. Но занимался ею Мэтт, с тех самых пор, как пару лет проучился в сельскохозяйственном колледже и немного поработал на большой ферме в Роузли.

Их отца, Джо Купера, ферма никогда не интересовала. Он с удовольствием позволил Мэтту взвалить на себя все хозяйственные заботы, хотя иногда, в редкие выходные, закатывал рукава и помогал смести сено в стога или загнать овец. Джо был крупным, полным сил мужчиной. Наверное, Бену следовало запомнить его именно таким: высокий и сильный, крепкие мускулистые плечи, расстегнутый ворот рубашки вместо туго завязанного галстука, широкие ладони сжимают вилы, при этом он, возможно, смеется и шутит с сыновьями. Но последнее воспоминание Бена было далеким от этой картины. Весьма далеким.

Купер спрашивал себя, что ждет ферму в будущем. Многие фермеры или разорялись, или, потеряв интерес, просто отходили от дел. Пастбища пустовали, плодородные угодья зарастали сорняками и папоротником. Некоторые фермы уже выглядели как язвы. В конце концов, именно фермеры следили за ландшафтом национального парка. Через одно-два поколения их отсутствие полностью изменит облик этих мест.