Танатос - [28]

— Смородиновый ликер, пожалуйста.

— Ну вот, я так и знал.

— Я сегодня нашла такую вещь, которая доставит вам удовольствие, учитель, я даже купила ее, поэтому-то и задержалась.

— А что это такое?

— Это очень миленький, посеребрённый вибромассажер, смотрите, какая прелесть, правда я не купила батареек, поэтому он не работает.

Я произнесла все это, хохоча во все горло, но учитель сразу как-то помрачнел, подцепил из своего стакана ускользающую оливку и сказал:

— Довольно.

Я чуть не подпрыгнула на месте, мне показалось, что вот сейчас что-то произойдет типа: «Ну, давай, вали отсюда, хочешь уйти, так иди, топай!», я ждала чего-то вроде этого.

— Я хочу сказать тебе одну вещь.

— Да?

— Это настоящий бум щадящей психотерапии, не так ли?

— Что?

— Эта мода излечиваться от своих ран. Я против этого, это не та вещь, от которой надо излечиваться, от нее надо освобождаться, а это не одно и то же. Думаю, раны излечиваются благодаря общению с другими людьми… мужчинами.

— Ну уж нет!

— Да что ты, ведь я имею в виду тебя и твоего приятеля.

У меня было ощущение, словно мне всадили в глаз иголку, в какой-то момент я ничего не видела, все сделалось белым, я почувствовала себя моллюском, у которого раздавили его раковину; это ощущение у меня возникает достаточно часто, с самого детства, сначала я почувствовала, будто мое тело становится легким, что оно плывет по воздуху, и одновременно возникла иллюзия падения, словно я свалилась с высоты на острую кромку айсберга, а потом наступило блаженство, я сказала сама себе: «Ну вот, наконец и закончится вся эта эпопея», возбужденная, я стала глотать свой ликер, я была по-настоящему счастлива, от радости у меня даже язык отнялся, я не чувствовала вкуса напитка… потом я пришла в себя, я была так счастлива, что, попытавшись вздохнуть, испустила какое-то ворчание, словно голодная собака, я начала плакать, содрогаясь всем телом, я так этого ждала, я была готова возблагодарить небеса…

*****

— Привет.

Учитель еще никогда так не здоровался со мной, он даже не употреблял этого слова — «привет», мне показалось это странным, что-то в этом было не так, и мое сердце учащенно забилось.

— Добрый вечер.

Я решила подыграть и произнесла приветствие, как девочка из мультика, то есть голосом автоответчика, таким плутоватым голоском, меня беспокоило, что учитель стал не такой, как всегда, в нем что-то изменилось, такие же предчувствия я испытывала в детстве, когда меня собирались отругать, и эти предчувствия всегда сбывались.

— «Касси», пожалуйста.

— Прекрати заказывать всякую дрянь! Впрочем, я напрасно трачу время, ты все равно сделаешь по-своему.

Но меня охватил такой мандраж, что я была просто не в состоянии заказать себе что-нибудь другое, я вовсе не так люблю смородиновый ликер, по правде говоря, я не то чтобы любила алкоголь вообще; но я никогда не испытывала особого желания попробовать другой напиток, и с того времени, как я приехала в Токио, всякий раз идя в бар или в клуб, я всегда заказывала смородиновый ликер, это меня расслабляло… хотя есть много чего еще, что мне нравится больше, чем «Касси», благодаря учителю мне довелось попробовать всякого, например, «Кровавую Мэри», что подавали в самолете перед обедом, или сухой шерри на рейсе «конкорда».

— «Касси», пожалуйста.

— Ну вот, я так и знал.

— Я нашла сегодня такую вещицу, которая доставит вам удовольствие, я даже купила ее и поэтому опоздала.

— И что же это?

— Такой миленький серебряный вибромассажер, посмотрите, какая прелесть, правда, я не купила батарейки, так что он не работает…

Я произнесла все это, хохоча во все горло, но учитель как-то съежился и, вытащив из своего бокала оливку, проговорил:

— Хватит.

«Ну все, конец, — подумала я, сразу ослабев от этой мысли, — теперь уж точно»; с самого детства я физически чувствую наступление подобных событий; когда мои родители развелись, отец стал очень много пить, и однажды вечером он упал в русло пересохшей реки, сломав себе лицевую кость; это случилось, когда он возвращался из кабака, где я часто искала его; лицо отца, освещенное только фонарем на мосту, было страшно разбито, на нем не было живого места, кровь хлестала как из ведра, я было испугалась, что отец умер, но тут он проговорил весьма ясным голосом: — Рейко, позови кого-нибудь.

Я не имела ни малейшего понятия, кого я должна позвать, и я привела паренька, учившегося в третьем классе; я не пошла за женой отца, так как знала, что та ни за что не придет ему на помощь, а моя собственная мать конечно бы пришла, но она переехала в другой город, очень далеко, к тому же я не знала ее адреса; а когда рана отца зажила, то он вдруг стал бить нас с братом, я думала, что он, должно быть, невыразимо страдал, ведь кости на его лице еще окончательно не срослись, ему, наверно, было очень больно, как говорил доктор; каждый раз, когда отец начинал меня колотить, мне казалось, что на этот раз я должна идти звать кого-то другого; все свое детство я провела, мучаясь этим вопросом, но потом, как только отец начинал бить меня, я стала испытывать чувство безопасности, ибо страх возникает, когда воображаешь, что вот сейчас произойдет нечто ужасное, но когда это происходит, страх уступает место реальности; этот посеребрённый вибромассажер должен был в некотором роде смягчить наши отношения, он был металлический, совсем маленький, размером с палец, я купила его, чтобы заниматься анальным сексом, поскольку за неделю до этого учителю пришла охота предаться со мной содомскому греху, а я отказала ему из-за того, что анальное отверстие у меня слегка побаливало; в слезах я просила прощения: «Прошу вас, не надо, сегодня мне нездоровится, но через неделю это пройдет, я прошу вас, не делайте этого», а учитель гладил мои волосы, приговаривая: «Ничего страшного, ну, ну, глупышка…», но я все равно боялась, что он будет настаивать, вот поэтому я и купила этот вибромассажер, я полагала, что все сразу станет на свои места, но учителю эта идея пришлась не по вкусу, он сказал: «Достаточно», и я все поняла — вот она, реальность; страшно подумать, сколько ночей я провела без сна, пока не познакомилась с учителем, все, чего я так боялась, становилось реальностью; все, чего я боялась больше всего, теперь не будет определять наши отношения, из жизни исчезнет существенная ее часть, для учителя я стану всего лишь одной из многих, я превращусь в то, чем была до знакомства с ним, без способностей, связей я превращусь в ничтожество; меня охватила тревога — даже ступни вспотели, но в то же время во мне стала расти радость: конец! конец! давай, вали отсюда! Когда страх, смешанный с воображением, становится реальностью, меня уже ничто не может испугать, я чувствовала это все своим телом, каждой клеточкой мозга, и вся охваченная сводившей меня с ума тревогой, я ощущала, как мое тело наполняется этой долго копившейся радостью.