Танатос - [27]

Иногда он говорил мне, причем вид у него становился несчастным: «Рейко, я единственный, с кем ты занималась этим, и я останусь единственным навсегда».

— Так вы именно по этой причине пили мою мочу?

— Это одна из причин.

— Одна из?

— Этих причин должно быть никак не меньше сотни.

— И какие же остальные?

Его взгляд становился меланхоличным:

— Когда ты мочишься, я могу почувствовать, насколько ты расслаблена, и когда ощущаю этот момент, все остальное…

Вот что ответил мне учитель, и в голове у меня, в моем мозгу, в гипоталамусе или где там еще, ну, короче, там, где находится центр памяти, а также в глубине моего глаза, на его сетчатке выгравировались его слова и его образ. Когда он выговаривал последнюю фразу, словно тянул длинный волос, прилипший к кафелю на стене ванной, я поняла, что мне никогда не забыть этих слов и лица учителя в тот момент, вот с чем я должна жить теперь; этот разговор произошел в номерах одного японского отеля, тогда я очень разозлилась на учителя, хотя вообще я редко раздражаюсь, а на учителя — почти никогда, но все же я рассвирепела; сначала мы сидели в баре, мы всегда назначали встречи именно в барах, мне хорошо запомнилась тамошняя атмосфера: было очень темно, мрачно, арфа и рояль наигрывали что-то из классики джаза и популярной музыки, от которых становилось тошно, даже сейчас, закрыв глаза, я начинаю слышать звуки битловской «Неге, there and everywhere» или старой джазовой песенки «You'd be so nice to come home too»; каждый раз, когда я приходила в этот бар, мне казалось, что там слишком темно, как правило, я приходила первой и мне нужно было дожидаться учителя, но в тот вечер я опоздала, учитель пил что-то очень крепкое, я же, за исключением пива, шампанского и вин, пью только сладкие напитки; широкая, массивная барная стойка была сделана из черного дерева, спереди она была обита кожаными панелями, вначале я долго не могла понять, зачем они там нужны, но оказалось, что кожа дает ощущение мягкости, когда ты сидишь за стойкой и потягиваешь свой коктейль, вот уж идиотизм! правда, когда трогаешь женскую грудь, тоже возникает приятное ощущение мягкости… сиденья там также были обиты кожей, по другую сторону стойки находился бармен в черном костюме, он спросил меня: «Чего изволите?», а я всегда заказываю смородиновый ликер, я уже говорила, что люблю только сладкий алкоголь; учитель каждый раз говорил: «Прекрати заказывать всякие ликеры, это дрянь!», но я все-таки заказывала их; мы знали, что наши отношения скоро закончатся, но не могли понять, как это сделать побыстрее, поэтому мы постоянно лгали друг другу: «Что бы ни случилось, ты всегда будешь самой дорогой для меня» и «Даже если у меня и есть другой мужчина, то это не по вашей вине, учитель», — вот так мы лгали друг другу…

*****

— Привет, — как обычно, сказал мне учитель.

— Добрый ве-чер, — как всегда, ответила я мультяшным голосом. — Смородиновый ликер, пожалуйста.

— Прекрати заказывать ликеры, это же гадость! Я только даром трачу время, ты все равно пьешь одно и то же.

— Смородиновый ликер, пожалуйста.

— Ну вот, я так и знал!

— Сегодня, учитель, я нашла такую штуку, которая доставит вам удовольствие, я купила ее, поэтому и задержалась.

— А что это?

— Очень миленький вибромассажер, покрытый серебром. Очень славный, правда, он не работает, я забыла купить батарейки.

Я произнесла все это, хохоча во все горло, но учитель сразу как-то помрачнел, потом выловил оливку из своего стакана и сказал:

— Этого достаточно.

От его слов я едва не подпрыгнула, а он продолжил:

— Я хочу тебе сказать одну вещь.

— Да?

— Это настоящий бум щадящей психотерапии, не так ли?

— Что?

— Эта мода излечиваться от своих ран. Я против этого, это не та вещь, от которой надо излечиваться, от нее надо освобождаться, а это не одно и то же. Думаю, раны излечиваются благодаря общению с другими людьми… мужчинами.

— Ну уж нет!

— Да что ты, ведь я имею в виду тебя и твоего приятеля. Мне показалось, что кожа на моем лице вот-вот разорвется,

словно меня били кулаками или кусали; кровь у меня в жилах уже не текла с прежней скоростью, мое сердце билось неровно, с перебоями, словно кубинский барабан, оно как будто превратилось в мешок с кровью, которая — еще немного — хлынет через рот; я сделала несколько глотков, чтобы прийти в себя, язык мне не повиновался, я перестала чувствовать вкус напитка, попытавшись вздохнуть, я неожиданно издала какое-то ворчание, словно голодная собака; едва справившись с собой, я заметила, что на меня оглядываются посетители, заинтересованные происходящим, ведь я вся содрогалась от рыданий, я совсем обезумела от бешенства…

*****

— Привет, — как обычно, сказал мне учитель… нет, не совсем так, все-таки его приветствие звучало не совсем привычно.

— Добрый ве-чер, — как всегда, ответила я мультяшным голосом, но, как у всех мультяшных девочек, он отдавал фальшью. — Будьте добры, смородиновый ликер.

— Прекрати заказывать всякую дрянь! Впрочем, я напрасно трачу время, ты все равно сделаешь по-своему.

Я могла заказать что-нибудь другое, ведь помимо этих скучных сухих коктейлей типа мартини-драй есть то, что мне очень нравится, например кубинский «Мохито», марокканский «Кетчам» или турецкий «Бахад», но мне не хотелось уступать учителю в моей привычке заказывать смородиновый ликер. «Ты, конечно, напустил своей спермы мне во все дыхательные и пихательные, но хрен я тебе уступлю мой «Касси»», — подумала я про себя.