Тамралипта и Тиллоттама - [2]

Осмыслить неуловимое, научиться воссоздавать исчезающее и тогда — тогда открыть народу тайну Анупамсундарты, Красоты Несравненной в образе прекрасной женщины, сочетание идеала Шри и Рати, любви и страсти, с Лакшми и Нанди, очарования и прелести. Милый образ, бесконечно милый всем, для всех близкий и понятный. Он поможет в исканиях, пробудит ростки высоких стремлений, спящие в душах, приведет в храмы искусство, воплощающее лучшие мечты людей…

Ничего не вышло из гордых мечтаний. Раненый любовью, утомленный бесплодными усилиями, разуверившийся в себе, он направился путем, которым шли все праведные или мятежные искатели Индии — к высотам Гималаев. Странная судьба — кто-то преследовал его, должно быть, по ошибке, — кому мешал он, безобидный искатель прекрасного? Узкая тропинка у самой вершины перевала, удивительная ясная тишина редкого безветреного вечера. Внезапно — хлещущие выстрелы, обжигающий свист близких пуль, неясные угрожающие выкрики… Он отшатнулся, из-под ноги вырвался камень. В глазах потемнело, и со слабым удивленным возгласом он покатился вниз с огромного сланцевого откоса, ударился о камень, потерял сознание. Безжизненное тело перевернулось и продолжило медленное сползание вниз по струе мелких каменных обломков.

Он не видел и не слышал, как над ним наклонились трое горцев Непала в темных тюрбанах, перевернули, и какое злобное разочарование отразилось на суровых лицах. Он очнулся в сумерках, весь в жестоких ушибах, но целый. Долго собирался с силами, полз, отлеживался, невольно стонал, попадая в темноте в промоины или сваливаясь с камней. Так, мучительно и медленно, он добрался до тропинки, откуда был сброшен неведомыми злодеями. Здесь силы окончательно оставили его. Жалким комком холода и боли он пролежал в забытьи до утра, когда его, совсем закоченевшего, подобрали путники и кое-как донесли до монастыря. Тут он живет второй месяц и почти восстановил здоровье благодаря гуру. Гуру Дхритараштра — большое счастье, что этот знаменитый мудрец оказался гостем монастыря…

Часы шли за часами — неспешное время Азии, давно уверившейся в тщете всяких попыток человека сделать больше того, что положено ему свыше, записано в книге судеб мусульманина или обусловлено кармой от прошлой жизни для индуса…

На террасе прозвучали быстрые легкие шаги. Появился невысокий человек с короткой седой бородой в плаще, небрежно наброшенном на голову вместо тюрбана или шапки. В некотором отдалении, позади, спешили шесть лам в желтых теплых халатах.

Сидевший у выступа стены человек встал и приблизился, склонив голову. Пришедший приветливо повернулся к молодому художнику, и его взгляд, внешне строгий и пристальный, налился ласковым теплом на донышке глаз.

— Рам-рам, Тамралипта, я рад тебя видеть, — сказал он на хинди и продолжил на деревянно стучащем тибетском языке, — сегодня приношение коней счастья, Ваджимедха, прекрасный обычай почитателей Будды. Если наши высокоуважаемые хозяева позволят, то я тоже хотел бы участвовать в этом приятном празднике!

Старейший из монахов поспешно забормотал вежливые приглашения. Тамралипта испросил позволения сопровождать мудреца-гуру.

Вскоре небольшая процессия направилась по тропинке к отдаленному выступу горы, нависшему над долиной.

Наклонные, как бы отваливающиеся кручи скал здесь были темного, почти черного цвета. Широкие косые трещины бороздили каменные глыбы, грозно подтверждая готовность отрыва. Но выступ оставался незыблемым уже много лет. Ветер, катившийся со склонов Гозайнтана, дул здесь равномерно и сильно, уносясь к перевалу вниз, в синюю даль теплой стороны. Ламы предложили гуру первому совершить обряд, но индус отказался. Тогда вперед выступил сам настоятель монастыря — темнокожий высокий человек с энергичным и мрачным лицом, на котором горели большие и темные глаза. Настоятель бесстрашно дошел до самого края пропасти. Ветер рвал его желтое одеяние, подпоясанное простой веревкой — по обычаю этого монастыря, во всем соблюдавшем древние каноны Ашоки[1].

Острая верхушка капюшона на темени монаха крестообразным движением поклонилась всем странам света.

Настоятель негромко прочитал положенные молитвы, затем простер вперед соединенные в пальцах руки.

— О, вы, могучие и несравненные духи Будд и бодисатв[2]! Вы, взирающие благосклонными очами на трудные пути Земли! Будьте милостивы к путникам, всем идущим, едущим, всем ищущим, всем тоскующим о светлых переменах жизни…

Пусть эти кони, подхваченные ветрами священных гор, улетают далеко на холмы и равнины! Вашей силой, о, Будды и бодисатвы, о, священные боги высшего круга, пусть они станут живыми конями счастья для всех неведомых странников!..

Настоятель взмахнул широким рукавом — горсть вырезанных из плотной бумаги фигурок лошадей была подхвачена могучим ветром, фигурки взлетели вверх и унеслись вдаль, на юг, быстро исчезнув из глаз. Один за другим все монахи бросали со скалы белые фигурки, выпустил четыре коня и гуру. Тамралипта стоял в стороне и с внезапной грустью смотрел на полет белоснежных игрушечных коньков, чистых вестников добрых пожеланий. Вдруг гуру протянул ему последнего коня. Тамралипта послушно подошел к краю пропасти, протянул руку, но не разжал пальцев сразу. На крутом выступе слева над пропастью качался кустик ярких красных цветов, горевших среди черноты камня, точно пурпурные звезды. Сердце сжалось — красные цветы в черных волосах той, далекой, когда-то горели ярче, полыхая огнем живой прелести. Тамралипта пристально посмотрел в синеву горизонта, вздохнул и, наконец, разжал пальцы.