Тамплиеры. Книга 1. Рыцарь Феникса - [4]

— Вот как, — хозяин уставился на темный сверток. — Значит, Шотландия потеряла… эээ… величайшего певца, которым вправе гордиться? — передразнил он слова Дугласа.

— Как ни печально, — хмыкнул Эдвард. — Но наш Том неплохо справляется с арфой. Спой нам, Томас.

Юноша развернул ткань, и показалось дерево, покрытое черным лаком. «Черная арфа, — внезапно подумалось Роберту. — У его отца была золотая. А у этого — черная». Король с досадой отогнал бесполезную мысль. Какая разница, золотая или черная? Играл Томас неплохо, хотя до знаменитого отца ему было далеко.

Тонкие и сильные пальцы коснулись струн, и по залу поплыла мелодия, а скоро к ней присоединился и голос.

Хоть мил мне брег, но вал морской мне страшен.

Он скрыл того, кем был сей мир украшен.

Душа певцов, кумир геройских брашен, —

И благороден был он, и бесстрашен.

В нем, что испил отвар из чудной чаши,

Любовный пламень смертью не угашен.

Весть о беде меня гнетет жестоко.

Краса героев, ты сражен до срока.

А мнилось, я не буду одинока

Там, где листки несет струя потока…[3]

— П-фуй, — фыркнул лорд Маккейб, и очарование рассеялось.

Последние звуки еще витали под сводом, но певец уже оторвал пальцы от струн и возмущенно уставился на старика из-под светлых, свесившихся на лоб прядей.

— Песня эта бабская, и поешь ты как девка, — рыгнув, сообщил владетель Гнезда. — Голосишко слабенький. Если у твоего папаши такой же был, прям не знаю, как он там свой турнир выиграл.

— Сэр, если бы вы не были нашим хозяином и не годились мне в деды…

— То что?

Лицо лорда Маккейба скривилось в улыбке, и опухшая сердцевина шрама, похожая на паука, стала еще заметней.

— Что, мальчик, ты вызвал бы меня на поединок? И проиграл бы, поверь. Эта рука еще крепка, и больше привыкла к мечу, чем к бренчащим струнам.

Старик поднял желтую высохшую клешню, похожую на лапу хищной птицы.

— Однако и я в свое время баловался музыкой. Давай-ка сюда арфу.

Томас отчаянно взглянул на своего господина, но тот безжалостно кивнул. Старый разбойник начал забавлять короля. Вид у Томаса, когда он передавал инструмент, был такой, словно певца навек разлучали с любимым детищем.

Лорд Маккейб, кряхтя, поудобней расположился в кресле и провел скрюченными пальцами по струнам. Вырвавшийся звук был весьма далек от сладких гармоний «псалтырного строя Давидова», на который заботливо настраивал арфу юный Томас. Распахнув гнилозубую пасть, старик задрал голову к потолку и заорал:

Наш мастер-капитан собрал

На судно всяческую шваль,

Построил между мачт отряд —

Четырнадцать шальных ребят!

Эй, парень хорошо стоишь,

Хей-хо, неплохо ты стоишь,

Но как покажешь ты себя,

Коль в борт ударит нас волна?

Ты вверх, я лезу за тобой,

Чтоб парус развернуть косой,

И скоро берег наш родной

Оставим за кормой…

Томас в ужасе вылупил глаза. Лорд Джеймс поперхнулся вином. Лицо Александра еще больше налилось дурной кровью, а Эдвард с трудом сдерживал смех. Далее граф Ратлин поведал о горькой судьбе матросов, о том, как неплохо живут пилигримы, направляющиеся в Святую Землю, и о том, что не мешало бы ночью перерезать им глотку, а затем выпить и забыться сном.

Пока нечестивый старик драл струны арфы, Томас совсем побелел и сам начал дрожать, словно перетянутая струна. Как бы ни был граф Ратлин увлечен лихой песней, он это заметил. Внезапно оборвав мотив, старик широко ухмыльнулся.

— Что, парень, трясешься, будто я девку твою лапаю? Ты же хотел сразиться со мной? Вот и сразились. Менестрельский турнир, хехе, совсем как у твоего почтенной памяти папаши. Ну, благородные господа, кто из нас выходит в победители?

Томас выглядел так, словно готов вогнать кулак в глумливо щерящуюся пасть, но предостерегающий взгляд короля удержал юношу на месте.

— Вы оба выступили достойно, — заявил Роберт, пряча улыбку, — хотя должен признать, что твоя песня, лорд Маккейб, была довольно необычной.

— Во времена моей молодости эту песню знали все честные моряки. Но сейчас такое время, когда забывают старые песни и старые… истины.

Сказав это, старик зачем-то покосился в дальний угол, куда не достигал свет камина и факелов. Роберт напряг глаза. На секунду ему показалось, что во мраке мелькнула полупрозрачная тень. Пахнуло холодом, и раздался неразборчивый шепот — как будто звуки доносились из-за тысячи миль и тысячи лет. Старые истины… Старые боги, не любящие, когда на их землях строят христианские часовни… По спине короля пробежали мурашки, но уже через миг видение исчезло. Остальные ничего не заметили.

— Камин прогорает, — сказал граф Ратлин. — И старику пора на покой.

Хозяин начал тяжело выбираться из-за стола. Королевские братья переглянулись. За стенами замка бушевал шторм. Порывы ветра заставляли дрожать пламя в очаге и раздували факелы у слуг в руках.

— Не стоит выходить на берег в такую ночь, — пробормотал старик. — Говорят, в штормовую погоду мертвецы, упокоившиеся на морском дне, просыпаются и ищут возмездия. Слуги укажут вам комнаты. А ты, благородный сэр Роберт, ступай со мной. Я сам провожу тебя в опочивальню, достойную твоего королевского величества.

В голосе хозяина явственно звучала насмешка, но Роберта это не задело. Странно. Отчего-то ему понравился владетель Гнезда — старый пират, дух которого не сломило ни одиночество, ни холод, ни горечь. Если ему, Роберту Брюсу, законному королю Шотландии, суждено дожить до преклонных лет, он хотел бы быть таким.