Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья - [86]

Два обстоятельства достойны быть отмеченными в расследовании данной комиссии. Во-первых, Уильям Плазиан присутствовал на ее собраниях, причем, как однозначно заявили члены комиссии, не будучи ими приглашенным. Во-вторых, признательные показания, которые вменялись де Моле и которые, как он отчетливо дал понять, являлись подложными, были включены в буллу «Творя милосердие», которая датируется 12 августа. Между тем праздник Успения, то есть 16 августа (вероятно, ошибка автора, праздник Успения Богородицы в католической и некоторых других церквах отмечается 15 августа. – Пер.), указан в качестве дня, когда эти признания были сделаны. В этом документе утверждалось, что руководители ордена раскаялись и прощены, и все же из вышесказанного видно, что с магистром обращались как с непримиримым еретиком.

На следующий день (27 ноября) перед комиссией появился приор Пайена Понсар де Гизи. Когда его спросили, будет ли он защищать орден, его ответом было: «Да, вмененное нам отречение от Христа, плевки на крест, совершение самых мерзких преступлений и прочие подобные обвинения – все лживы. Если я сам и другие рыцари сделали признания в присутствии епископа в Париже или в каком-либо ином месте, то мы пошли против истины – мы поддались страху, угрозам и насилию. Нас пытали приор Монтфокона Флексиан де Безир и монах Уильям Робер, наши враги. Несколько из узников договорились между собой сделать эти признания, чтобы избежать смерти, потому что под пытками погибли 36 рыцарей в Париже и еще многие в других городах. Что касается меня, то я готов защищать орден от своего собственного имени и от имени тех, кто вместе со мной примет участие в этом судебном процессе, если мне выделят из имущества ордена столько средств, сколько будет необходимо для покрытия расходов. Я прошу предоставить мне возможность посоветоваться со священниками ордена Рено Орлеанским и Питером Болонским». Его спросили, подвергался ли он пыткам. Он ответил, что да, в течение трех месяцев, прежде чем он сделал признание.

В другой день снова привели магистра. Он потребовал, чтобы его отвели к папе, он взывал к мужеству и милосердию тамплиеров, к их рвению в улучшении убранства церквей, как фактам, подтверждающим их набожность, а также подтвердил свое собственное исповедание христианской веры. Присутствовавший при этом Ногаре отметил, что в летописях святого Дениса указывалось, что магистр ордена предоставил жилище Саладину и что султан приписывал появление у них неправедных богатств тайным злодеяниям и нечестивости. Де Моле заявил, что никогда не слышал подобной клеветы, и привел в качестве примера рассудительности и добропорядочности предыдущего магистра случай, когда он сам и несколько других юношей уговаривали его нарушить перемирие. Де Моле в завершение умолял канцлера и членов комиссии оказать ему милость служения мессы и дать возможность быть посещенным своим капелланом.

После того как были отданы приказания, чтобы всех тамплиеров, желающих встать на защиту ордена, сопроводили в Париж, их, усиленно охраняя, доставили туда. Комиссия тогда вновь продолжила свои заседания. По мере того как узники один за другим представали перед ней, они, за редким исключением, заявляли о своей готовности защищать орден.

– До смерти! – кричали одни.

– До конца! – заявляли другие.

А один добавил:

– Потому что я хочу спасти свою душу.

Бертран де Сент-Пол заявил, что он никогда не признавал и не признает вину ордена, поскольку это неправда, и он верит, что Господь совершил бы чудо, если бы Тело Христово поднесли к тем, кто сознался, и к тем, кто отказался сделать это. Семеро из тех, кто допрашивался в присутствии папы и сознался, теперь утверждали, что они солгали, и отказались от сказанного. Жан де Важеле настаивал, что тогда он не делал никаких признаний. «Меня пытали так сильно и так долго держали над огнем, – рассказал Бернар де Вадо, – что мясо на моих пятках полностью обгорело, и появились эти две кости» (он показал их).

В процессе допросов один тамплиер по имени Лорен де Буни продемонстрировал письмо с печатями Филиппа де Вое и Жана де Жанвили, людей, поставленных папой и королем над узниками, которое адресовалось тамплиерам, содержащимся в Сенсе, и в котором им предлагалось признать, что от них требовалось, и утверждалось, что папа приказал отправлять на костер тех, кто будет упорствовать. Филипп де Вое, будучи допрошенным, показал, что не уверен, отсылал ли такое письмо и что его печать часто находилась в руках секретаря. Он всегда рекомендовал узникам говорить правду. Жанвили не допрашивали, равно как и Жана Карпини, который доставил это письмо. Де Буни был одним из первых, кого впоследствии приговорили к сожжению на костре. Вполне естественно предположить, что письмо было уловкой со стороны короля и его вельмож.

После того как магистра вновь предъявили комиссии и он опять попросил аудиенции у папы, ему пообещали написать понтифику об этом, но доказательств того, что это было выполнено, нет.

28 марта все тамплиеры, которые проявили желание защищать орден, были собраны в саду епископского сада. Их количество составило 546 человек. Магистра среди них не было. Пункты обвинения им были зачитаны на латыни. Затем члены комиссии приказали, чтобы то же самое зачитали на общепринятом наречии, но рыцари сообща закричали, что этого достаточно, что они не желают слышать на нормальном языке подобную мерзость, которая сплошь лжива и недостойна упоминания. Они вновь пожаловались, что их лишили религиозных одеяний и всех церковных символов, а также высказали пожелание, чтобы сюда позвали магистра и других руководителей ордена. Однако эти вполне обоснованные требования выполнены не были. Напрасно магистр требовал, чтобы его отвели к членам ордена, напрасно рыцари запрашивали позволения быть удостоенными присутствием магистра. Ни то ни другое не отвечало интересам или пожеланиям короля.