Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья - [88]

Следует отметить, что защитники ордена, пользуясь этим случаем, умоляли комиссию назначить одного или нескольких из своих нотариусов подготовить заключение в их защиту, поскольку они не могли нанять нотариуса, который согласился бы работать на них, возможно из-за страха вызвать неудовольствие короля либо же из-за отсутствия средств у обвиняемых.

В понедельник и вторник были заслушаны еще двое свидетелей. Один из них по имени Хумбер де Пюи заявил, что после отказа признать преступления, вмененные в вину ордену, его, по приказу Жана де Жанвили, трижды пытали и тридцать шесть недель держали на хлебе и воде в подвале башни.

Занимаясь этим вопросом, члены комиссии, к своему негодованию, узнали, что совет собирался приговорить к сожжению на костре 54 рыцарей из тех, кто выступил в защиту ордена. Они постоянно посылали своих нотариусов и одного из надзирателей тюрьмы, где содержались тамплиеры, чтобы уговорить архиепископа действовать с осторожностью, поскольку имелись серьезные основания усомниться в правдивости обвинений. Также они разъясняли, что свидетели были настолько запуганы тем, что услышали о намерениях совета, что не в состоянии давать показания, о чем также говорилось в прошении тамплиеров, адресованном папе.

Архиепископа, который платил за свое избрание требовательному кредитору, не могли остановить подобные доводы. Он старался как можно быстрее завершить дознание. В понедельник он вызвал нескольких осуществлявших защиту ордена рыцарей в совет, и сам снова их допросил. Те, кто ранее признал вину, а потом отказался от своих показаний и продолжал настаивать на этом теперь, были объявлены закоренелыми еретиками и переданы мирской власти для сжигания на костре. Те, кто не признался и не собирался признавать вину, были приговорены к тюремному заключению как непримиримые тамплиеры, а те, кто продолжал подтверждать чудовищные преступления, легшие в основу обвинений ордена, были выпущены на свободу как примирившиеся.

Следующим утром пятьдесят четыре тамплиера, признанные непримирившимися, были выведены из тюрьмы, посажены в телеги и привезены к месту казни, где они увидели сложенные дрова и палачей, стоящих с зажженными факелами. Присутствовал и представитель суда, который обещал свободу и королевское расположение тем, кто откажется от своих показаний или признает вину ордена. Друзья и родственники несчастных жертв столпились вокруг них в слезах и молитвах, упрашивая их сделать признания, которые от них требуются, и спасти свою жизнь. Напрасно. Мужественные рыцари, которые, сломленные муками пыток и опустошенные одиночеством и лишениями, признали правдой самые абсурдные обвинения, теперь, видя, что их мучениям в некоторой степени наступает конец, не стали ложью покупать себе жизнь, чтобы провести ее остаток в бесчестии и позоре. В один голос они вновь заявили о своей невиновности и невиновности ордена. Они призвали Всевышнего, Пресвятую Деву Марию и всех святых помочь и поддержать их, пропели отпевальные песни и умерли под слезы и причитания присутствующих.

Осужденные на основании неопровержимых доказательств преступники, как известно, умирают, заявляя о своей невиновности, однако это происходит, когда у них нет ни малейшей надежды на спасение. Здесь были предложены жизнь и свобода, и жертв умоляли принять их те, кого они больше всего любили. Не следует ли предположить, что люди, которые устояли перед всеми этими соблазнами, были искренними и говорили правду и их поддерживала уверенность в том, что их как мучеников примет Господь, в которого они свято верили в соответствии с учением христианской религии?

В среду Аймерик де Виллар-ле-Дюк, мужчина 50 лет, предстал перед комиссией. Он был мертвенно-бледен и казался запуганным до крайности. После того как ему были объявлены пункты, по которым он должен был давать показания, он торжественно заявил о своем страстном стремлении говорить только правду. Затем, ударив себя в грудь сжатыми кулаками, он опустился на колени и, протянув руки к алтарю, произнес следующие памятные слова:

– Я продолжаю утверждать, что грехи, вменяемые тамплиерам, совершенно лживые, хотя я сам и признал некоторые из них, не в силах вытерпеть пытки, которым, по приказу Ги де Марсиле и Гуго де Сели, королевских рыцарей, я был подвергнут. Я видел 54 рыцарей, которых везли на телегах, чтобы сжечь на костре за то, что они не согласились признать то, что от них требовалось. Я слышал, что их сожгли, и я сомневаюсь, смог ли я, как они, сохранить свое достоинство и мужественно вынести ужас костра. Полагаю, если бы мне стали угрожать этим, я бы дал показания под присягой членам комиссии или любому другому лицу, которое бы меня допрашивало, что все эти грехи, приписываемые ордену, правда. Я убил бы даже Господа, если бы того от меня потребовали.

После этого он стал искренне умолять членов комиссии и нотариусов, которые там присутствовали, не раскрывать вырвавшиеся у него слова перед королевскими чиновниками и надзирателями, если только они и его не хотят отправить на костер.

Не достаточно ли этих простых честных слов и искренности, с которой прозвучала в них истина, для того, чтобы перевесить в нас чашу сомнений против всех признаний, выбитых пытками, обещаниями или угрозами и дать представление об их ценности?