Тамерлан - [86]

– Тамерлан мертв, это я могу точно сказать, – говорил он. – Его смерть будут еще долго утаивать от народа, а тем временем обстряпывать свои делишки. Сейчас всякий здравомыслящий человек предпочитает исчезнуть из Самарканда, чтобы ненароком не оказаться замешанным в том или ином заговоре или не попасть под горячую руку заговорщикам.

– А что Султан-Хуссейн? Где он сейчас? Не слышно?

– Ну да, не слышно! То там, то тут – грабят, поджигают дома, насилуют. Говорят, к нему сейчас идет рать из Хорезма, сплошь из узбеков, а эти узбеки – известный народ. Дикари и разбойники. Не приведи Бог, чтобы хотя бы тысяча их жила в Самарканде, а тут целое войско нагрянет! Кого ж еще мог собрать Султан-Хуссейн, как не отребье! Но ведь и этого мало.

– А что еще такое?

– Аллахдад, которого Тамерлан страшно обидел, ведет свое войско на Самарканд и хочет отомстить обладателю счастливой звезды за обиду, еще не зная, что Тамерлан мертв.

– Чем же обидел Тамерлан своего лучшего полководца?

– Как? Вы не знаете?

– Увы, нет.

– Да ведь когда кончились все эти бесконечные праздники по поводу объявления войны Китаю, Тамерлан подозвал к себе Аллахдада и сказал: «Аллахдад! Я уже стар и немощен, a ты моложе меня. Хочу уступить тебе свой престол, но при одном условии – если ты три раза подряд обыграешь меня в шахматы».

– И что же Аллахдад? Не может быть, чтобы он обыграл в шахматы лучшего шахматиста во всей вселенной.

– В том-то и дело! Баязет не мог обыграть нашего Тамерлана, а Аллахдад обыграл. Но хазрет вдруг, заупрямился и сказал: «То была шутка, и никакой престол свой я тебе отдавать не собирался. Откланивайся и проваливай». Тот смирился поначалу, но потом гордыня его обуяла, и решил он во что бы то ни стало отнять у Тамерлана трон, тем более что отныне он по закону принадлежит ему, ведь условие было выполнено – трижды Аллахдад обыграл Тамерлана в шахматы, и были свидетели, когда Тамерлан обещал отдать трон в таком случае. Так что неизвестно, какая участь уготована Самарканду в ближайшие дни.

– И все-таки мне не верится, что Аллахдад мог обыграть в шахматы самого Тамерлана.

– Аллах свидетель!

– Ну, хорошо, а что слышно там про послов эмира Энрике? – спросил Джильберге, надеясь хоть немного пролить свет на жизнь Мухаммеда Аль-Кааги, которого Тукель предпочла ему, светловолосому минбаши из Шварцвальда.

– Это какого эмира Энрике? Который из Хузистана?

– Да нет же! – удивился немец неосведомленности караванбаши. – Который сидит на острове франков.

– Ах, этого! Это вы про цапель спрашиваете?

– Почему цапель?

– Ну как же почему? Помните, они когда еще только в Самарканде объявились, то ходили в таких смешных костюмах, будто цапли? Их в народе так цаплями и прозвали с тех пор. Потом уж они спохватились, что у нас тут благопристойные люди живут, и стали в нормальных одеждах ходить. Так вот, их, сказывают, упрятали в зиндан. Туда же, где сидят пленные четыреста китаёзов. А китаёзы голоднющие, сволочи, как накинулись на этих цапель, разорвали их на мелкие кусочки и сожрали всех разом.

– А который при них был сопровожатаем? Мухаммед Аль-Кааги?

– Про этого я, уважаемый, ничего не знаю. Должно быть, его тоже в зиндан к китайцам.

Не зная, во что верить, а во что не верить из рассказов останавливающихся в караван-сарае купцов, минбаши Джильберге провел здесь еще два дня. Слухи сюда прилетали настолько противоречивые, что если бы составить полный их свод, то можно было бы подумать, будто весь мир возвратился в свой изначальный хаос. Поздно вечером в субботу пришел очередной караван, караванбаши которого сообщил потрясающую новость. Он сказал, что Тамерлан и впрямь умер и три дня лежал мертвый, покуда не принесли того самого песка, которым пророк Мухаммед совершал тайамум, прежде чем получить из рук Джабраила пресветлую Мазари-Шариф[115]. Положив Тамерлана во гроб, его полностью засыпали этим песком, и так он лежал еще полдня, как вдруг зашевелился, встал, вылез живой из гроба, и мало того – отныне у него обе руки и обе ноги целые и здоровые, как будто он и не хромал никогда.

И еще целое воскресенье просидел Йоханн Шильтбергер в караван-сарае на полпути от Ходжента до Самарканда и наконец не выдержал. Лицо Тукель снилось ему каждую ночь, белое от белил и зовущее его. Рано утром, между вчерашним ночным намазом и сегодняшним предрассветным, он пустился в путь, не щадя лошадей, и к позднему вечеру прибыл в Самарканд. Он тотчас же отправился в Синий дворец, дабы лично узнать, как там великий обладатель счастливой звезды, живой ли он, мертвый или воскресший. Некоторые следы разрушений внутри дворца свидетельствовали о том, что здесь происходили рукопашные бои. Но стража довольно быстро пропустила минбаши, а значит, власть здесь была прежняя. Потомившись еще полчаса, он дождался, что его провели в покои Тамерлана.

В просторной комнате, охраняемой целым отрядом нукеров, на широком ложе из толстых ковров, сложенных стопкой один на другой, лежал сей великий старец, бледный как смерть, осунувшийся, но все еще живой, судя лишь по тому, как блеснули его глаза при появлении немецкого рыцаря, находящегося у него на службе. Секретарь самаркандского императора, мирза Искендер, по-прежнему сидел в своем уголке за столиком, на котором были разложены письменные принадлежности. Подойдя ближе к постели больного, минбаши пал пред государем своим на колени и так стоял, покуда не услышал голос мирзы Искендера: