Тамбовский волк - [6]

Наконец, 25 мая в Москве после десятилетнего перерыва триумфально собрался очередной III съезд партии эсеров. Съезд заявил о своей поддержке коалиционного правительства. Делегаты высказались также по самым главным вопросам, стоявшим тогда на повестке дня — о мире и земле. Мир мог наступить только после окончательной победы России и её союзников в войне. А что касалось земли, то эсеры вновь повторили свои старые, но не утратившие актуальности требования: земля должна принадлежать тем, кто её обрабатывает.

3

Горели окрестности Вернадовки. Пылали соседние деревни, особенно ближайшие — Пичаевка и Соседка. Мужики и бабы с детьми собрались на взгорке и молча наблюдали за пожаром. Радости не было ни на одном лице. Сплошная сосредоточенность и мысль. До них уже дошли известия, что после свержения царя во многих помещичьих усадьбах Тамбовской губернии (а значит, и по всей России-матушке) пошли погромы и праздники "красного петуха". Но местные, к радости управляющего Фрола Прокопьевича, то ли были нерешительными, то ли уважительными к своему барину.

Да и то сказать — барин у них какой, не чета всем остальным. Знаменитый во всей России учёный муж. Владимир Иванович Вернадский.

Владимир Иванович в 1885 году, после смерти отца и старшего брата, двадцатидвухлетним вступил во владение участком земли площадью свыше пятисот десятин в Моршанском уезде. Когда-то его отец, инженер-путеец, принимал активное участие в строительстве Сызрано-Вяземской железной дороги. В его честь и станцию так назвали — Вернадовка, и высочайшим указом одарили участком земли поблизости. Недавний студент Петербургского университета, участник студенческих народнических кружков, где только чудо спасло его от ареста вместе с Александром Ульяновым и его соратниками, нашёл отдушину именно прикоснувшись к земле. Уже через несколько лет Владимир Вернадский был избран гласным Моршанского уездного и Тамбовского губернского земского собраний. И с начала 1890-х годов он с головой ушёл в земскую работу.

С тех пор ровно двадцать лет он каждое лето проводил в Вернадовке. Был непосредственным свидетелем голода 1891 года. По его приказу в Моршанском и Кирсановском уездах были созданы столовые для голодающих и собрано для особо нуждающихся сорок пять тысяч рублей. Более шести тысяч тамбовских крестьян спас он тогда от голода. В селе Подъём молодой учёный построил на личные средства школу, которую и содержал до 1917 года. В округе же организовал целую сеть земских школ, создавал кружки грамотности, передвижные библиотеки. Всем своим существом Вернадский осознал тогда, как дорог ему этот народ, и то, что он — неразрывная часть его.

Вот вдали на дороге поднялась к небу пыль. А вскоре и всадник на лошади замаячил.

— Ктой-то скачет, — произнёс один из крестьян, Устин Подберёзкин.

— Вот только с хорошей весточкой али худой? — пробормотал еле слышно его сосед Иван Антипов.

Взгляды всех тут же устремились на всадника. Через какое-то время одна из баб, приложив ладонь ребром ко лбу и вглядываясь в дорогу, сказала:

— Кажись, Фомка Рябой из Пичаевки.

— Он и есть, — кивнул головой Антипов. — Глазастая ты баба, Нюрка.

— А будь иначе, к тебе бы посваталась, — хмыкнула Нюрка под негромкий гогот мужиков и хихиканье баб.

Однако было не до веселья, потому и утихло всё, едва начавшись. Даже Антипов, всегда колкий на язык, не нашёлся, что ответить в этот момент.

Вот и Фомка Рябой приблизился настолько, что потянул поводья на себя, осадив коня.

— Тпр-р-ру!

— Здорово, мужики! — крикнул он.

— Здорово, коли не шутишь, — за всех ответил Устин Подберёзкин.

— Какие уж тут шутки, мужики! Вона, как красный петух по окрестностям гуляет.

— Да уж смотрим. Не ты ли его и запустил? — грозно глянул на Рябого Устин.

— Бог с тобою, — отмахнулся Рябой. — Вот те крест, не моя работа, — перекрестился он и спрыгнул на землю, подходя к толпе. — Но знаю я, кто это сделал. И считаю, что правильно. Попили нашей кровинушки баре при царе, пора и честь знать. Или землю нам отдавай, или сгоришь в геенне огненной. Так рассуждаю, бабы?

Рябой обвёл глазами присутствовавших баб, но те молчали, ещё крепче обняв своих малолеток.

— Али я не прав, мужики? — растерянно произнёс он, теперь уже устремив взгляд на всю толпу сразу.

— Може, конечно, и прав, — раздумчиво протянул Устин Подберёзкин. — Токмо не нам, грешным, судить о том.

— Ежели не нам, так кому же тогда?

— Есть бог, он за нас и рассудит, — поддержал земляка Антипов.

— Чего ж твой бог не рассудил оставить твоих деток маленьких, померших от голодухи, — возразил Рябой.

— На то, знать, была воля божья, — вступила в разговор вместо мужа Иванова жена. — А коли богохульничать сюда прибыл, то иди себе подобру-поздорову, куда шёл.

— Так шёл я, собственно, к вам. Негоже, мужики, отрываться от всего уезда. Вона, как пылает. И ведь никто нам и слова не говорит. Знать, сила наша теперича, а, мужики?

— Мы своего барина жечь не будем! — сказал, как отрезал, Подберёзкин.

— Да, двое моих деток померли в девяносто первом с голодухи. Зато трое других, благодаря барину нашему, Владимиру Ивановичу, вона, какими лбами вымахали, — кивнул чуть назад и наискось Антипов, указывая на двух взрослых сыновей и дочь, стоявших чуть поодаль.