— Слушай, — предложил я Башлыкову, — а почему бы тебе не определить Серёжку в детский сад?
— Что ты, что ты, — замахал он обеими руками, словно открещиваясь от нечистой силы, — с ним и дома никакого сладу нет, а там тем более! У нас ни одна воспитательница больше трёх дней не выживает.
— А знаешь что, дружище, давай-ка заглянем на минутку в один дом. Здесь неподалеку. Я переговорю там с одной старушкой. Она вынянчила всю нашу семью. Правда, ни французского, ни немецкого она не знает, простая русская няня…
— Идём немедленно, — обрадовался Башлыков, но по дороге он раздумал. — Знаешь, сходи-ка за ней один, а я уж побегу домой, посмотрю, как там Серёжка. — И, виновато улыбнувшись, он бросился опрометью по тротуару, сбивая встречных прохожих.
Когда через час мы с няней подходили к знакомому парадному, из ворот дома выезжала машина. В ней, закутанный по самые уши, сидел Серёжа, а рядом с ним, держа в руках тарелку с кашей, примостился мокрый и усталый Башлыков. Он приветственно махнул нам ложкой.
— Мы скоро вернёмся…
Сережа надул отца и кашу не съел.
Покатавшись в машине, он уже требовал невозможного.
— Прыгни со шкафа, тогда съем.
Башлыков растерянно протирал очки.
— Сыночек, но я же туда не взберусь…
— Хочу на шка-аф-чик… — захныкал Серёженька, нетерпеливо топая ногами.
— А на подоконник можно? — примирительно спросил отец.
— Ладно, давай! — милостиво согласился Серёжа.
Подставив стул и хватаясь за стоявшие на окне цветы, Башлыков с трудом взобрался на подоконник.
— А дядя?
— Дудки, брат, с дяди довольно! — И я вышел на кухню, где няня раскладывала свои пожитки. Не успел я сказать и слова, как из столовой послышался страшный треск и грохот. Мы бросились с няней в комнату. Глазам нашим представилась печальная картина: среди разбитых черепков и рассыпанной земли с фикусом в руке на полу сидел Башлыков, растирая ушибленное колено, а ликующий Серёжка прыгал вокруг на одной ноге и повизгивал от удовольствия:
— А я не съел! А я не съел!
Няня взяла его за руку и потащила в соседнюю комнату. Серёжа было заартачился, удивлённо раскрыл рот, хотел зареветь, но, посмотрев на раскрытую нянину ладонь, приготовленную для шлепка, молча свернулся калачиком и тут же уснул здоровым, богатырским сном…
— До аэродрома! — сказал он громким, молодецким голосом, входя в трамвай, и, гордо оглядевшись по сторонам, сел рядом с девушкой. Девушка обернулась, — у неё были красивые волнистые волосы и синие-пресиние глаза. Нахмурив брови, он посмотрел из-под ладони на облака. — Э, чёрт, обратно облачность низкая, обратно на парашюте прыгать нельзя! — произнёс он вслух с досадой.
— Облачка неважные, — ответила девушка.
— Типичные ляпусы. Перистые-слоистые. Она насмешливо оглядела его.
— Вы, вероятно, с авиацией связаны?
— Как сказать, — скромно отметил он. А почему вы догадались?
— В метеорологии хорошо разбираетесь…
Он поправил галстук.
— Не скрою, разбираюсь. Да чего там скрывать, профессия, она всегда наружу прёт. Облака у нас разные бывают: перистые-слоистые, кучевые-дождевые… У нас они особую терминологию имеют: ляпусы, пектусы, кактусы, ну, и тому подобное. Разрешите представиться — Свистулаев, парашютист. А как вас зовут?
— Люся.
— Очень приятно.
Загремел гром, и по стеклу побежали светлые капли дождя.
— Скажите, а в дождь трудно летать? — поинтересовалась Люся.
— Как сказать, оно, конечно, и нетрудно бы, но у меня на машине верхнее крыло протекает, как раз вся вода на голову льётся…
— А вы бы зонтик с собой брали, — насмешливо посоветовала девушка.
— А ведь и вправду! Спасибо за дружеский совет.
Он вылез у аэродрома и смело зашагал к воротам. Но, дойдя до забора, нерешительно остановился, посмотрел в щёлочку, потоптался на месте, потом сел в обратный трамвай и вернулся в город.
А вечером он сидел в компании и уже с подробностями рассказывал о своих ощущениях во время парашютного прыжка…
* * *
В учреждении, где работал Свистулаев, выступал известный рекордсмен по высотным прыжкам. Каждый из зрителей, знавший по фотографиям этого смелого юношу, старался всмотреться в его лицо и прочитать на нём неуловимые черты, определяющие в человеке отвагу и решительность. Рекордсмен вёл себя скромно, но Свистулаев наседал на него, хлопал по плечу и уже давно перешёл на «ты».
— Ты, Коля, брось зарываться… Завтра я бью твой рекорд…
Рекордсмен скромно улыбался.
— Ну-ну, давайте…
Вечер открыл Свистулаев. Несмотря на жару, он вышел на сцену в меховых унтах и в кожаном шлеме.
— Товарищи, — объявил он, — сегодня мы расскажем вам об ощущениях на затяжных прыжках. Валяй, Коля!..
Затаив дыхание, зал слушал захватывающий рассказ смелого и отважного юноши.
— Мороз доходил до сорока градусов. Самолёт достиг потолка — мы находились выше восьми тысяч метров. Сев на борт, я почему-то вспомнил о своём годовалом сыне. Получив сигнал, я рванулся вниз, одновременно нажав на кнопку секундомера.
— Одну минуту, Коля. — Свистулаев отстранил парашютиста. — Товарищи, разрешите пояснить: перед прыжком каждый из нас кого-нибудь обязательно вспоминает: жену, сына или у кого нету, то и отца. Это уже доказанный факт…
