Там, за передним краем - [67]

— Ничего. Она, наверное, на хуторе у Мирдзы. А там же — ни радио, ни газет.

На другой день отец попрощался с дочерью…

Рита поступила на завод. Полтора месяца поучилась и стала к токарному станку, обтачивала корпуса для 45-миллиметровых снарядов. О матери и сестре ничего не знала. Там были уже гитлеровцы. И от отца вдруг перестали приходить письма. «По секрету» ей передали, что часть, в которой он служил, попала в окружение. А в начале сентября завод эвакуировали за Куйбышев. Год занималась Рита «снарядным делом». Потом услышала, что девушек принимают на курсы снайперов. Она — в военкомат, в райком комсомола. Упросила, послали. И вот на фронте… Что с отцом, где мать — ничего не знает. Но надежды не теряет. «Может, в Риге что-нибудь узнаю», — успокаивает себя.

…Шумят сосны. Ласково, убаюкивающе. Под ногами — зеленые кустики черники. Сорвала несколько ягод. Вкусные. «Интересно, а на Кавказе есть черника? Вахтанг говорит, что на Кавказе все есть. И вообще утверждает, что такой красоты, как там, нигде нет. Смешной он. И хороший»… Задумавшись, тихо, как бы про себя запела:

Скуньяс ун илгас я мац тому сирди,

Ноей пие озола вакачс кад тумст.

Ляуйес сапнием, тад ликсиес, ка дзирди

Майго балси, кас неляус тев скумт[2].

Вдруг за кустами раздался шорох. Рита метнулась за дерево, прижалась, передернула затвор винтовки. Прислушалась. Вроде тихо. Но чувствует, что кто-то затаился там. Направила туда ствол, крикнула:

— Кто в кустах? Выходи! Или стреляю.

— Не стреляйт. Ми свой. — С поднятыми руками вышли двое. Одежда грязная, порванная, сами обросшие. — Ми латвиеш, ми свой. Идем советски офицер.

— Разберемся, — выходя из-за сосны, ответила Рита. — Сейчас много «своих» бродит. А ну-ка, вперед! Руки не опускать, иначе стрелять буду. — Говорила она по-русски без всякого акцента и потому задержанные все еще озирались по сторонам: может, это не она пела латышскую песню?

Идут с поднятыми руками, бормочут что-то. Потом один не выдерживает, поворачивается:

— Сакист, юс эсиет латвиете? (Скажите, вы латышка?)

— Я. Ун вел — эс эсму Сарканас Армияс каравирс. (Да. И еще — я солдат Красной Армии.)

— Бэт фашисти тейца, ка большевики висус латвиешус эсот айзсутиюши уз Сибирию. (А фашисты говорили, что всех латышей большевики сослали в Сибирь.)

Рита усмехнулась:

— Мазак буту клаусиюшиес Геббелсу, бэт вайрак домату ар саву галву. (Меньше бы слушали Геббельса, а больше думали своей головой.)

— Мэз даудз домаям, мадель ари атнацам уз шеиени. (Мы много думали, потому и пришли сюда.)

Девушки, собравшиеся к огоньку, даже повскакали, когда увидели между сосен двух неизвестных с поднятыми руками и Риту позади них. Капитан Кобахидзе выхватил пистолет и побежал навстречу. Задержанные подошли к снайперам, остановились.

— Это откуда же такие женихи? — склонив набок голову, с улыбкой спросила Света.

— Ми латвиеши, — быстро заговорил тот, что был повыше ростом и с густой рыжей щетиной. — Я Альфред, коммунист, бежаль тюрьма. Ян, — он показал на друга, — бежаль лагер, Саласпилс. — Ян утвердительно закивал.

Со словами «Проверить, на всякий случай, не помешает» капитан Кобахидзе обыскал их. Оружия нет. Разрешил опустить руки.

— Ми хочим воевайт, — снова заговорил первый, — фашист убивайт. — И, повернувшись к Рите, спросил по-латышски: — Кадс приекшниекс атляус мумс иестамиес Сарканая Армия? (Какой начальник разрешит нам вступить в Красную Армию?).

Рита пожала плечами. И тут увидела заместителя командира полка по политчасти. Он вышел из землянки и направлялся прямо к снайперам.

— Майор Воронков идет, — сказала Рита вполголоса. Девушки, поправляя обмундирование, повернулись в сторону командного пункта. Не дойдя несколько метров, Тимофей Егорович снял очки, протер их носовым платком и, взглянув на задержанных, строго спросил:

— Кто такие и почему здесь?

Кулдзиня пояснила, что это латыши, бежавшие из Риги, хотят воевать против фашистов. Один из них (показала на Альфреда) говорит, что он коммунист, сидел в рижской тюрьме, другой — в Саласпилсе, в концлагере.

— Это интересно, — промолвил Воронков и взглянул на часы. — Очень интересно. Значит, прямо из Риги? — Увидел Вахтанга. — Капитан Кобахидзе, кто свободный из артиллеристов, пригласи сюда. Послушаем, что творится в Риге. Это полезно знать всем. Тем более из первых уст. — И обращаясь к Альфреду, спросил: — Так вы коммунист? Как ваша фамилия?

Латыш сразу выпрямился, ответил с гордостью:

— Шесть год партия коммунист. Зват Альфред Лаугалайтис. Он, — Альфред показал на друга, — Ян Каулиньш.

— Расскажите нам, — попросил Тимофей Егорович, — что же сейчас происходит в Риге? Пожалуйста, присаживайтесь.

С трудом подбирая слова, иногда обращаясь за помощью к Рите, Альфред Лаугалайтис начал рассказывать.

К массовому истреблению коммунистов, активистов Советской власти гитлеровцы приступили сразу, как только захватили Ригу. Были созданы концлагеря в Межапарке, Саласпилсе, Страздумуйже и других местах. В тюрьмы — центральную, срочную, цитадель — сажали «наиболее опасных врагов рейха». Почти все еврейское население города было отправлено в гетто. Начались расстрелы. Арестованных вывозили в Бикерниекский, Румбульский, Дрейлинский леса и там уничтожали.