Там за облаками - [25]
- Каких?
- Элениума.
- У тебя есть элениум? Он же только по рецептам.
- Папе год назад курс лечения назначили. Он уколы сделал, а таблетки пить не стал. У нас целых две пачки до сих пор валяются.
- Так, они ещё и просроченные! Выброси их! Поняла? Как додумалась только?! И не смей никогда на себя руку поднимать! Нет в жизни ничего, что заслуживает самоубийства. Жизнь вообще штука замечательная. Она хороша и удивительна, даже когда тебе пинки отвешивает.
- Как у тебя всё просто.
- Манька ты, Манька моя, - он легонько поцеловал её в макушку. - Совсем ты ещё девчонка. Малыш лет пяти.
- Ты у нас очень взрослый.
- Повзрослей вас всех буду. Ну, что опять сырость развела? Совсем мне рубашку промочила. Мань, тебе на самом деле очень повезло. У тебя, в отличие от других, есть я. И если с тобой случится беда или просто станет хреново, тебе будет достаточно позвонить мне и сказать об этом. Я прибегу в любое время дня и ночи, в любое место. Ну, обещаешь?
- Что обещаешь? - сглупила Маша.
- Звонить в трудные моменты?
- Да.
Они наконец тронулись с места. По-прежнему крепко обнимаясь, медленно пошли к заколдованной башне. Ночь была душистой, тёплой, цикадистой. Тени их причудливо ломались в свете редких фонарей. Шаги звучали гулко. Вокруг ни души. Вдалеке лаяли собаки. Хорошо. И они не стали заходить к Маше домой. До рассвета гуляли по дворам, делясь разной чепухой. Славка отвлекал внимание от случившейся с Машей беды, рассказывал удивительные истории, свежие анекдоты. Вдруг поведал ей об отце и своём преклонении перед ним. Короче, всячески забалтывал. И заболтал-таки. Рассвет они встретили на скамейке перед заколдованной башней. Маша сидела отплакавшаяся, усталая и тихая. Славка плашмя лежал на скамье, согнув углом длинные ноги и положив голову на колени к девушке. Он рисовал перед ней картины счастливого будущего, а она перебирала его светлые, мягкие волосы, почти не слушая. Удивлялась, что ни разу не прозвучало сакраментальное имя Алина.
Ни Татьяне, ни парням никогда она не рассказала о его ночном марш-броске ей на помощь, как молчала о его индивидуальных визитах к ней. О других случаях, когда он прибегал по её зову, тоже долго никому не рассказывала. Он не просил её молчать. Она сама не хотела посвящать посторонних в их тайный, странный и зыбкий мир, в котором не было места ни одному постореннему.
Целое лето она не видела Закревского. Постепенно начала привыкать, что он, непоседа, не в состоянии долго находиться подле неё. Нет, он не скучал в обществе Маши. Но в нём вырабатывалось слишком много жизненной силы, слишком много весёлой и кипучей энергии, требовавших постоянного острого действия и смены декораций. Он ненавидел неизменную стабильность, ненавидел малейшее ограничение его свободы со стороны, ненавидел застывшие формы, унылость, бездействие. Человек-праздник, человек-фейерверк, Славка всегда ассоциировался у Маши с извергающимся вулканом при их ссорах и с бодростью, непрестанным движением, с целенаправленной созидательной деятельностью в мирные их периоды. Вечные проекты, планы, поездки, дела нужные и просто интересные. Успеть за ним порой не было никакой возможности. Торопился жить человек. Почти всегда оживлённый, он действовал на неё, как глоток шампанского. Увы, нечастого. Набегавшись где-то на стороне, всегда возвращался к ней, усталый, изредка и опустошённый. В её обществе отдыхал, набирался сил, оживая, и, восстановив необходимый градус жадности к жизни, вновь исчезал в неизвестном направлении на неопределённое время. Иногда Маша отождествляла себя с колодцем в пустыне, мимо которого Славкины верблюды никак не могли пройти. Пыталась свои представления зарифмовать:
Не приходи - колодец старый пуст.
Иссяк источник влаги не ценимой.
А если нет, пусть не коснётся уст
Вода живая, суть души гонимой.
Ты столько раз куда-то уходил
И возвращался, жаждою влекомый.
И столько раз дыханием мутил
Источник этот, хорошо знакомый.
Ты целый караван мог привести.
Верблюды жадно пили мою воду.
Пятьсот идей ты мог изобрести.
И я терпела всё тебе в угоду.
Ты здесь, бывало, долго отдыхал
В тени дерев, что выросли случайно.
Но вспомни, что ты мне взамен отдал?
Пусть ненароком, нехотя....
Дальше у неё получалось уж вовсе коряво, и лишь слова "иди, мой друг, вода не твой удел" радовали точностью соответствия мыслям и чувствам.
Татьяна её не понимала или не хотела понимать. Стремилась сохранить единство старой компании. Постоянно подбивая на совместные культурные вылазки и традиционные вечеринки. Маша шла у неё на поводу неохотно. Компания, в которой происходили необратимые изменения, по всему, разваливалась. На вечеринках парни стали сильно напиваться, зажимать девушек в мало-мальски удобных местах, точнее, где придётся: на кухне, в коридоре, в ванной комнате. Распускали руки, целовали припадочно. Доходило иной раз до спущенных дрожащими руками штанов. В трезвом состоянии парни обвиняли девушек в недопустимо вольном поведении, называли некрасиво, переваливая с больной головы на здоровую. Нормально держался один Болек. Татьяна негодовала:
Этого не могло быть. Этого не должно было быть. Этого не должно было быть никогда. Не могли усилия многих лет пойти прахом. И все-таки факт оставался фактом. Записка, которую я комкала в руке, подтверждала рассказ Лидуси… По ее словам, Иван вернулся. И вернулся, кажется, насовсем. Эта новость просто раздавила меня. Повергла в оцепенение. Человек, из-за которого вся моя жизнь пошла наперекосяк, который столько лет висел надо мной дамокловым мечом, вернулся. Неизвестно, сколько еще бед он принесет мне своим появлением, сколько еще слез прольется на мою подушку…
Вот, докатилась до кондового "люблюнимагу", невольно использовав все классические штампы этого жанра. Увы мне :(. Но, видимо, работа на ниве народного просвещения так утомила к маю и опустила поближе к плинтусу, что ничего иного в качестве релаксации получиться не могло. Обещать, что в последствии исправлюсь, не буду, так как наш наробраз не оставляет попыток дебилизировать педагогов по американскому образцу, следовательно, очередная и, вероятно, очень нескорая писанина моя снова будет не высшего разбора.
Аннотации от автора нет, поэтому напишу от себя Конец 80х г. 20 века. ОНА думала, что любит старшего брата подруги, но встретила ЕГО и полюбила с первого взгляда. ОН, в прошлом бабник, был сражен ЕЙ в самое сердце. ОНИ поженились когда ей было 16 и казались безумно влюбленны и счастливы. Но не так радужна оказалась семейная жизнь. ОНИ безумно любят друг друга, но их характеры мешают их счастью. И не только характеры... Ведь за спиной маячит главная соперница и по своместительству лучшая подруга. Да и ее брат - "мнимый любимый" постоянно рядом.
Заполучить ведущую роль в мировом блокбастере — это ли не удача для начинающего актера? Подарок судьбы! С маленькими, правда, оговорками.
Купидон увидел Аврору, которая под бой курантов на Новый год загадала желание: «обрести любовь», и сразу захотел уволиться. Но поздно: бумажка с желанием уже сожжена, а шампанское выпито вместе с пеплом. Что ж, придется исполнять волю клиента.
Вокруг молодой журналистки из Москвы по имени Дина все нервно и странно. Ее то преследуют, то похищают, то заставляют праздновать Новый год летом. Еще и роман никак не хочет дописываться. Спасает от окружающего безумия только любимая подруга Рита. Она пишет Дине письма, готовит ей завтраки и лечит от душевных ранений. Вот только кто такая эта Рита — человек, видение или еще кто-то — Дине только предстоит узнать.
Жена богатого американского фермера Инна Соломина прилетает в Москву на свадьбу сына, с которым судьба разлучила ее почти 20 лет назад. Трудным оказывается путь матери и сына навстречу друг другу, но они преодолевают его.
Что может простить или не простить любящий человек? Трудно ответить однозначно. У каждого своё отношение к любви, как и у главной героини романа Даши Уваровой. Ей нужно найти своё место в жизни после предательства мужа, продолжать своё совершенствование в профессии и воспитать дочь. Муж был главной опорой их семьи. Что же будет с ними дальше?
Старик ступил на кладбищенскую землю, устало опустился на траву. Как он очутился здесь? Почему вдруг бросил все дела? Неужели виной всему Пуанкаре с его теоремой о возвращении? Совсем седой, с лицом, испещренным морщинами, из-за которых не видно старых шрамов, старик вовсе не был похож на профессора. Особенно здесь, среди оглушающей кладбищенской тишины. Он поднял глаза на могильный камень, у которого сидел. Ева. Ее не стало шесть лет назад. Она всегда жила здесь, на родной земле, в Беларуси. Когда-то они были неразлучны.