Там вдали, за рекой - [39]

Она покачала головой, больше на Глашу не глядела. Только горько повторила:

- "Стукнул и стукнул"... Это надо же! Чтоб в такие годы и так про смерть...

Долго молчала, потом с надеждой спросила у Федора:

- Может, он живой? А, Федя?..

Федор горестно покачал головой:

- Нет, тетя Катя... Начисто я его срезал.

И закрылся ладонями, вспомнив лицо убитого.

- А Степан где? - погладила его по голове Екатерина Петровна. - К тебе вроде пошел?

- Не видел я его... - вздохнул Федор. - Ничего я не видел... Бежал, и все!..

Степан услышал выстрелы, когда шел к переезду, но ему показалось, что стреляют у завода, и он повернул туда.

Караульный издали крикнул ему:

- Стой! Стрелять буду!

- Свои! - отозвался Степан, вгляделся в караульного и спросил: - Ты, что ли, Василий?

- Я, - отозвался караульный. - Степан?

- Ага... - подошел к нему Степан. - У вас стреляли?

- Нет, - покачал головой караульный. - Кажись, у переезда.

- А я-то дурак! - стукнул кулаком по колену Степан.

Он повернулся и побежал в темноту.

- Там кто в патруле? - крикнул ему в спину караульный.

- Федька!.. - на ходу ответил Степан.

У переезда Федора не было, и Степан побежал через пустырь к баракам. Потный и растрепанный пробежал по коридору, толкнул дверь и, тяжело дыша, остановился на пороге. Увидел Федора и опустился на стул.

- Живой? - спросил он, вытирая фуражкой мокрое лицо.

- Я-то? - шмыгнул носом Федор.

- Ты-то! - сердито передразнил Степан. - Стрелял?

- Ага... - виновато кивнул Федор.

- Сколько раз говорено - не палить зря! - Степан хотел для важности встать, но сил не было, и он остался сидеть, только откинулся на спинку стула. - Панику наводишь?

- Ты, Степа, зря не шуми, - подошла к нему Екатерина Петровна. Узнай сначала, в чем дело.

- Я не зря, а поскольку этого требует революционный порядок, ответил Степан. - Лишнюю панику пресекаем в корне. А в чем дело?

- Человека он убил, - тихо сказала Екатерина Петровна.

- Ну?! - испугался Степан и обернулся к Федору. - Насмерть, что ли, убил?

Федор ничего не ответил, только опустил голову.

Степан растерянно молчал, потом шепотом спросил:

- Как же ты его?

- Бежал он... - начал Федор и захлюпал носом.

- Не реви! - встал Степан. - Обыскал убитого?

- Нет... - замотал головой Федор. - Боязно мне.

- Предрассудок! - решительно заявил Степан, осекся и посмотрел на Глашу.

Она сидела в углу тихая, как мышь, и глаз не поднимала.

Степан прошелся по комнате, будто раздумывая, что делать дальше, а на самом деле, чтобы оказаться поближе к Глаше, остановился рядом с ней и спросил у Федора:

- Где шапку-то потерял?

- Шапку? - только сейчас обнаружил пропажу Федор. - Не знаю... Когда бежал, наверно...

- Ладно, пошли! - распорядился Степан.

- А может, ты один?.. - робко попросил Федор.

- Нет... - покачал головой Степан и честно признался: - Одному боязно.

Он опять посмотрел на Глашу, но та по-прежнему сидела не поднимая глаз. Степан помрачнел, шагнул к двери и распорядился:

- Пошли давай!

Федор с надеждой поглядел на Екатерину Петровну, но она строго сказала:

- Иди, Федя.

Федор вздохнул и пошел за Степаном.

Екатерина Петровна прикрыла дверь, постояла у окна, пытаясь разглядеть их в темноте, и обернулась к Глаше:

- Что глаза прячешь? Ушел он, Степка твой... Смотри-ка, застыдилась! - И вдруг, заподозрив нехорошее, мучительно покраснев от неловкости, но не в силах удержаться, грубовато спросила: - Или чего зазорное сделала?

Глаша непонимающе раскрыла глаза, потом побледнела так, что Екатерина Петровна испугалась, и срывающимся голосом сказала:

- Напрасно вы про меня так... Уж кому-кому... Вам бы призналась...

Екатерина Петровна метнулась к ней, прижала ее голову к груди, то ли чтобы приласкать и извиниться, то ли чтобы Глаша не увидела ее смятенного лица. Под ее руками ослабели напряженные Глашины плечи, а Екатерина Петровна все поглаживала ее короткие волосы, не давала ей поднять головы, чтобы успеть справиться с собой. Потом облегченно вздохнула, вытерла пальцем уголки глаз и тихонько спросила:

- Чего ж тогда стыдишься?

Уткнувшись ей в колени, и оттого неразборчиво, Глаша сказала:

- Боюсь.

- Чего боишься-то?

- Разговаривать с ним боюсь, - подняла голову Глаша. - Глянет в глаза, а у меня все как на ладошке. Страшно!

- Да чего страшного-то, дуреха? - улыбнулась Екатерина Петровна. - Ну и откройся ты ему, облому, раз сам не понимает. Им, мужикам, всегда невдомек.

- Нет, тетя Катя, я по-другому думаю... - Глаза у Глаши блеснули, она обхватила руками колени, согнула спину и, покачиваясь на табурете, заговорила быстро и горячо: - В бой я хочу вместе с ним пойти, рядом! Пули свистят, снаряды рвутся, знамя наше красное развевается, а мы идем вперед, весь наш отряд комсомольский! И если какая шальная пуля Степе предназначена, я ее на себя приму. А умирать буду, скажу: люблю, мол... Не жалей, не плачь!

Она жалостливо шмыгнула носом, тряхнула короткой челкой, подумала немного и решила:

- Нет, лучше не умирать! Разгромить бы белых в этом бою, подошел бы ко мне Степа и сказал: "Молодец, Глафира! Полюбил я тебя за твою храбрость". Тут бы я ему и открылась...