Там, вдали, за рекой - [10]

Чтобы сделать нодью, надо найти два толстых бревна. Чем толще, тем лучше. Если вы находитесь в глухой тайге, вы просто валите два огромных дерева. Под Москвой нельзя валить деревья, потому что их здесь и так немного. Не столько, сколько в тайге. Но мама нашла неподалёку два толстых сухих бревна. Мы все идём за этими брёвнами: я, дядя, папа, мама, Ханг и Чанг. И притаскиваем их к костру.

Мы кладём их на костёр параллельно, так, чтобы огонь приходился как раз на середину брёвен. Когда брёвна займутся, они начинают гореть медленно и верно — спокойным, ровным огнём. Теперь они будут гореть до утра. Когда они перегорят — а это не скоро, — надо их просто подсунуть с двух сторон на костёр, и они опять будут долго гореть.

Теперь мы все сидим у костра. Наш костёр горит очень торжественно. И солнце в небе горит торжественно — высоко над нами. Становится жарко. Мы всё с себя снимаем и остаёмся в одних трусах. Хангу и Чангу тоже становится жарко, но они не могут снять своих шуб, поэтому они развалились в стороне от костра, высунув красные языки и оскалив клыки, и тяжело дышат. «Надо искупаться», — говорит дядя, и мы идём купаться. Мы купаемся долго и весело, а потом возвращаемся к костру и начинаем варить четверную уху. Вы знаете, что такое четверная уха? Сейчас я вам расскажу.

Чтобы сварить четверную уху, надо иметь много рыбы. У нас-то её достаточно! Мы набираем в котелок воды, укрепляем его над огнём и бросаем туда несколько луковиц, лавровый лист и перец горошком. А потом мелкую рыбу. Мы варим её долго, пока она совсем не разварится. Когда рыба разварится, мы процеживаем уху через марлю, отдаём рыбу Хангу и Чангу, а юшку ставим опять на костёр. Теперь мы варим в этой юшке рыбу покрупнее. И опять всё процеживаем. Третий раз мы варим головы и хвосты крупных рыб и опять всё процеживаем. Под конец мы кладём в уху несколько картошек и, когда они сварятся, кладём туда большие, тщательно промытые куски крупной рыбы, а также молоки, икру и печёнку. Четвёртый раз мы варим уху совсем недолго — мы даём ей закипеть три раза и снимаем с огня. Теперь она должна постоять закрытой минут двадцать — и уха готова!

Вот это и есть четверная уха. Вот это уха! Это, я скажу вам, уха! Потрясающая уха!

Если вы никогда не ели такой ухи, обязательно сварите её и попробуйте. Ничего нет вкуснее такой ухи. Неплохо, конечно, сварить такую уху на ершиной юшке, а под конец уже добавить крупную рыбу. Это ещё вкусней. Но для этого надо наловить много ершей. А можно и без ершей. Всё равно будет здорово! Но обязательно надо, чтобы было много рыбы и чтоб она была свежая — только что из реки, — и нельзя во время варки добавлять воду. Вот тогда и получится настоящая четверная уха. И ещё надо иметь большую ложку, чтобы есть эту уху. И непременно деревянную — из деревянной ложки уха намного вкуснее, нежели из железной. И не такая горячая. Вот тогда вы поймёте, что это такое четверная уха! Ух-ха-ха, что это за уха!

…Мы сидели прямо на земле возле костра и ели уху, обливаясь потом. У меня на глазах даже выступили слёзы — такая она была вкусная! «Крокодиловы слёзы» — называл их дядя. У меня всегда выступали слёзы, когда я ел такую уху. Уха была совершенно прозрачной, янтарного цвета, сверху на ней плавали плошки жира и несколько угольков, упавших в неё из огня, а пахла она дымом, и лавровым листом, и перцем… Но я не могу вам описать, какой вкусной была уха, вы должны её сами попробовать.

Сначала мы ели одну юшку с картошкой, а мясо вынули, положили на крышку котелка и съели потом. Мясо лещей было совершенно белое, а у плотвы желтоватое, а у подустов розоватое. Всё оно было нежное-нежное и таяло во рту.

Ханг и Чанг лежали рядом на траве и смотрели, как мы ели уху. Они смотрели на нас совершенно равнодушно, потому что уже наелись. Мы тоже быстро наелись; первым отвалился я. Потом отвалилась мама. А потом папа. Дядя отвалился последним, растянулся на траве и закурил свою трубку. Дядя всегда отваливался последним, потому что ел медленно и не спеша, и всегда заканчивал рыбьими головами; он всегда тщательно разделывал рыбьи головы и так обсасывал каждую косточку, что её можно было сдавать в музей, — так говорил сам дядя. Дядя считал, что рыбьи головы — самое вкусное, и что вкуснее ничего не бывает. Но я так не считал. Я быстро отваливался и валился на землю, и раскидывал руки, лёжа на спине, и смотрел в небо.

В небе текли облака; я лежал и смотрел на них и думал о том, как прекрасно жить на свете, когда у тебя есть такой дядя, который так здорово умеет ловить рыбу и делать из неё четверную уху и который вообще всё умеет делать!

И тут вдруг заворчали собаки…

Человек с костылём

Я приподнялся на локте и увидел, что мимо нас идут те двое. Они несли в руках свои удочки, а больше у них ничего не было. Они ничего не поймали!

— Ну как, поймали? — крикнул я им нарочно.

Ханг и Чанг смотрели на этих двоих, рыча и скаля зубы. Шерсть на них встала дыбом.

— Уберите собак! — сказал первый и остановился.

Второй тоже остановился. Он был совсем бледный.

— Идите… — крикнул им дядя. — Собаки не тронут!