Там, в Финляндии… - [61]

Злорадно усмехаясь, мы шумно расходимся по палаткам.

— Не нарадуются, что дорогу закончили. Мы еще посмотрим, как вы по ней ездить будете. Не рано ли радоваться стали? — роняет на ходу, словно невзначай, Полковник.

Озадаченные заявлением Тряпочника, мы как-то пропускаем мимо ушей слова Полковника. И лишь вечером, сидя у порога и прихлебывая из заржавевших консервных банок постылую баланду из патентованной трокен-гемюзы, мы запоздало пристаем к нему с расспросами.

— Ты хотя бы рассказал нам, для чего это мы сегодня так на трассе распинались? — напоминает Павло. — Обещал ведь!

— Да чего тут рассказывать-то? — отвечает, не отрываясь от банки, Полковник. — Я думал, что вам и так ясно. Мудреного-то ничего нет. Путь там поворот вправо делает. Выемка-то не прямая — сами видели. Значит, левая сторона пути должна быть выше правой — не то колеса прямо пойдут и поезд с рельс сойдет. Мы ее и подняли выше, да вот только подбить «забыли». Под колесами левый рельс теперь осядет и будет ниже правого. Вот и все мои пояснения. А дальше уж сами соображайте и выводы делайте. Только еще раз прошу, ни с кем в лагере этим не делиться и язык крепче за зубами держать. Сами понимаете, к чему это может привести.

Ошеломленные, мы восхищаемся сообразительностью товарища, простотой его затеи и возможными страшными последствиями наших стараний. А Павло награждает Полковника дружественным подзатыльником.

…Задолго до подъема тихим ранним утром нас поднял на ноги назойливый свисток, забегали по палаткам чем-то взволнованные полицаи, выгоняя всех на плац.

— Что такое? — недоуменно переглядываемся мы. — Никак стряслось что-то? Вот даже подняли раньше.

Едва успев выстроиться, мы слышим знакомый скрип ворот. Немцы появляются чем-то явно взбешенные, не соблюдая порядка и злобно переругиваясь между собой. Поравнявшись с нами, они тотчас же расходятся по командам. Вслед за конвоем появляется сам комендант, который с утра явно не в духе. Переговорив о чем-то с конвоирами, он подает знак выводить команды. Подгоняемые немцами, сегодня особенно злыми и опасными, мы, предчувствуя недоброе, спешим изо всех сил.

— Интересно все же, что такое стряслось? — не перестаем интересоваться мы. — И о выходном забыли. Вот те и отменили работу!

Достигнув бельгийского лагеря, где мы обычно делаем посадку в вагоны, колонна сворачивает на линию и на этот раз продолжает дальнейший путь пешком.

— Смотри-ка, даже не везут сегодня! — замечает Павло. — Что бы это такое значило?

Неожиданно по цепи, от одного к другому, начинает ползти осторожный шепот. Вскоре он докатывается до нас.

— Говорят, с первым-то авария, — толкают меня сзади, — с рельс сошел. Передавай дальше!

Я послушно передаю новость дальше. Еще за полкилометра до выемки мы замечаем в ней необычное оживление. Ко мне оборачивается идущий впереди Полковник:

— Кажись, удались поминки. Справили-таки по Андрею тризну!

— Так оно и есть, — убеждаемся мы в своих предположениях. — Ясно, что на нашем участке.

Картина, представившаяся нам, превзошла все наши ожидания. Долгожданный «первый воинский» являл собой самое жалкое зрелище. И хотя мы стали очевидцами всего лишь конца разыгравшейся здесь трагедии, услужливая фантазия дорисовала нам все остальное.

В новых, только что покрашенных вагонах первый воинский вез к фронту свежее пополнение, новую технику, боеприпасы и коней. Ничего не предполагающие солдаты раскуривали сигареты и, толпясь у окон, не переставали любоваться прекрасной панорамой раннего финского утра. Первым проходя по новой дороге, проложенной среди необъятных топей и диких финских лесов, следуя вдоль многочисленных озер и речек и поблескивая на солнце стеклами, поезд представлял собой незабываемую картину. Вот он на полном ходу влетает в выемку, достигает поворота и здесь, не повинуясь поворачивающим вправо рельсам, локомотив неожиданно упрямо следует по прямой и, спрыгнув с рельсов, всей своей чудовищной тяжестью давит и ломает шпалы и под конец зарывается в откос, увязнув в балласте. Послушные ему вагоны следуют за ним и, продолжая свой неудержимый бег, с маху наталкиваются на него. Они становятся на дыбы, лезут один на другой, давят друг друга. В хаосе ломки перемешиваются дерево, железо и люди. Скрежет и лязг железа, треск дерева, стоны и вопли солдат — все это покрывает потрясающий грохот взрывов потревоженной и детонирующей взрывчатки. Она разносит в щепье вагоны, корежит боевую технику, потрошит человеческие тела и, сорвав гребень откоса, заваливает землей и камнями вагоны и узкий проход выемки.

Реальность превзошла всю нашу фантазию.

Накренившись набок, локомотив, врезавшись в откос, глубоко увяз в грунте. Уже давно остыл двигатель и не работают поршни. Вагоны, разбитые и сваленные с рельсов, засыпаны обвалившейся землей, закупорена щель выемки. Разбросанные повсюду части человеческих тел и развороченных внутренностей — все это красноречиво говорит о масштабах катастрофы. Напуганные уцелевшие солдаты бестолково толкутся на месте аварии. Немецкий врач, тут же на месте, перевязывает раненых. Невдалеке лежат погибшие, а из сплющенных и смятых вагонов доносится хрип покалеченных лошадей.