Там, при реках Вавилона - [13]

- Слышь, ты че, пьяный?

Можно пощупать мостовую. Черепаший панцирь. Похлопать, смачно похлопать ладонью. Ат-так. Вот она, тут, на ней все и держится. Повернется неосторожно - полетишь вверх тормашками. Нужно сесть. Как здесь тесно! Какие-то выступы, острые углы. Борт БТРа, плечо пробегающего мимо. Душно. Непривычен новый усеченный мир, но больше ничего не будет - только бегущие мимо, бредущие мимо тени. Как так вышло? Да! и еще чьи-то брови-ресницы вплотную. Почему такое распухшее лицо? Вдруг лопнет? Кажется - и сам распух, с трудом втиснулся. В банку - как уродец в Кунсткамере. Будут смотреть, сладко ужасаясь: ой, ой. Пальцы размером с платаны. Мама, пусть они не смотрят!

- В натуре, пьяный, что ли?

Тащат здоровенный сейф. Нет, бросают. Снова поднимают и тащат назад. "Идиоты, - им кричат, - тупорылые". В белых волнах парят хлопья сажи, летают возбужденные молодые голоса. Отрывистые команды, беготня, треск и скрип.

- Ермолаев! Ер-рмолаев, мать твою!

- Строиться повзводно!

- Школа милиции, строиться повзводно. Доложить о готовности.

- Кочеулов! Расставьте посты по периметру площади.

- Где Ермолаев? Кто-нибудь видел Ермолаева?!

- Да здесь я, товарищ лейтенант, за кустом. Живот у меня свело.

Кочеулов, выходя из дыма, машет ему рукой: ко мне.

- Что, надышался?

Совсем скоро это проходит...

...Митя лежит возле высокого бордюра ливневки, который назвал про себя арыком - в кино про басмачей они как раз такого размера. Уткнул ствол в темноту, уперся локтями. Лежать неудобно, ноги выше головы. Но Стодеревский скомандовал: "Принять положение для стрельбы лежа, так незаметней". Он уже не ждет выстрелов. Каким-то особым солдатским нюхом понял: ничего такого не будет. Под ним холодные камни, над ним яркая луна, чересчур большая и близкая. Иногда он оборачивается, перекатывается набок и разглядывает голубоватое зеркало фасада, аккуратно простреленное крест-накрест вместе с перекошенным отражением луны.

БТРы разъехались. Одни отправились прочесывать город с приказом отлавливать вооруженных людей, другие - вытаскивать несчастливый 202-й. Офицеры ушли в здание горкома. От недавнего наваждения остались неприятная клейкая зола, покрывшая все тело, и банальная усталость. Холодные камни, луна, некий город Шеки.

Темные, без единого проблеска, окна. "Зачем я здесь - жопой к луне на пустой площади?" Спать. Закрыть глаза и спать. Да еще бы поесть. Вот если бы...

Сначала он не поверил собственному обонянию. Но дурманящий запах, как марионетку, поднимает его, ставит на ноги и ведет в темноту. Под деревом на бетонном бордюре лежит противень, нежно дымится что-то нарезанное ромбиками, с белыми пупырышками арахиса. Во рту цунами. Митя кашляет, захлебнувшись слюной. Откуда? Он оглядывается - никого. Сгустки теней и две луны, на небе и в стеклянном фасаде... О духи дражайшие, достопочтенные барабашки, спасибо вам! Он осторожно вытаскивает горячий липкий кусочек. О духи! Как это пахнет! Вдруг в ребра ему втыкаются деревянные пальцы.

- А что это вы тут делаете, товарищ солдат?

Какая дурная привычка - появляться из ниоткуда, из пустого только что пространства! Одной рукой натягивая ремень висящего на плече автомата, другую, с добычей, пряча за спину, Митя оборачивается.

- Что это вы тут делаете? - Следует тычок в ребра. - Вам что приказано делать?

Митя молчит, а Трясогузка и не ждет ответа. Клюет пальцами под ребра и все сильнее трясет головой.

- Здесь у вас что?

Впившись обеими руками, тянет, разжимает пальцы и сбрасывает теплое, сладкое прямо Мите на сапоги. Митя дрожит, как от холода, но щеки обожжены прихлынувшей кровью. "Что-то... что-то надо... сейчас, отдышаться и..." Не веря сам себе, он тянет с плеча автомат. "Нет, не может быть, я не стану..." Замполит, перестав трясти головой, собирается что-то сказать... "Нет, я ведь не стану?"

Со стороны горкома цокнули подбитые каблуки, Кочеулов подбегает поближе.

- Вы где должны быть, Вакула?

"Стоп! О чем это он? Как это - где? Сам же приказал".

- Бегом за здание, увидишь там Земляного - к нему. Бегом. Там твой пост.

Отходя от них, самым краешком глаза Митя улавливает тяжелый взгляд, брошенный лейтенантом на капитана. Он начинает догадываться, что лейтенант Кочеулов - хороший человек. Но сейчас не до этого.

"Нет, ясное дело, я бы не выстрелил".

Хрен с ним, с замполитом. Но липкие пальцы, напоминающие о сказочном пироге, разжигают его обиду снова и снова.

- Стоишь?

Земляной разводит руками:

- Стою вот, как шлюха под фонарем.

Где-то под ногами работает дизель-генератор, теперь по углам горкома горит по фонарю.

- Будем вместе стоять. Знаешь, я впервые в жизни по-настоящему ненавижу человека. Аж внутри ломит.

- Это ты про кого?

- Про контуженого нашего.

- Значит, теперь у вас взаимно.

Быстро холодает. Вместе с холодом - так же быстро, будто вылили в воду

молоко - по городу растекается туман. Снова пелена, на этот раз она пахнет не гарью, а осенним лесом. Пропали синие силуэты гор над крышами, стены, деревья. Снова мир мал, как отколовшаяся льдина. Осторожно, отойди от края.

- Холодно, - говорит Саша.