Там, откуда ушли реки - [54]

Если удавчика преследовать, то он боковыми движениями всего туловища мгновенно закапывается, буквально тонет в песке, оставляя на его поверхности едва заметные следы погружения. На твердой почве он прежде всего спасает самое уязвимое место — голову и свивает над ней тело кольцами в несколько этажей. В песчаных пустынях Мексики водится маленькая змейка длиной около 25 сантиметров, яркая, в поперечных полосках. Когда ей грозит опасность, она тоже буквально тонет в песке и, кроме того, под песком может проползти несколько метров.

А наш удавчик? Тоже, наверное, умеет, только никто еще не изучил как следует его образ жизни.

Удавчик закапывается в песок и, выставив только кончик головы, караулит добычу: мышей и ящериц. Мышцы его тела сильны и, обвив добычу, он душит ее в своих объятиях, как и все настоящие удавы

Характер у этого жителя песков миролюбивый. Защищаясь от человека, иногда он может укусить руку, предварительно для устрашения сделав несколько выпадов, но вскоре же, поняв бесполезность попыток, смиряется и привыкает к неволе.

Я продолжаю приглядываться к зарослям саксаула. Пожалуй, по внешнему виду саксаул изменчив, как никакое другое дерево. И какие только он не принимает формы! То растет толстым стволом, а потом на высоте 1–2 метров разветвляется шарообразной кроной. То отдельные ветви его расходятся сразу от земли во все стороны, корежистые, тонкие, длинные. Там, где ему живется плохо, он мал, приземист, тонок, хил, а там, где ему хорошо, где корни «доходят до грунтовых вод, — он высок, кустист, великолепен.

Но какова бы ни была обстановка, очень высоким он не может стать. Свирепый ветер пустыни сломает его. Впрочем, самые сильные ветры дуют зимой, когда на дереве одни голые веточки и парашютирующая поверхность растения мала.

Однажды дорога привела нас к глубокому извилистому логу с высохшим озерком, на месте которого сверкал белый потрескавшийся такыр. Лог этот густо зарос саксаулом, чингилем да тамариском, и в нем росло несколько необыкновенно высоких деревьев саксаула.

Я с особенным доверием отношусь к этому дереву. В саксауловом лесу даже в сильные морозы не пропадешь от холода. Дерево отлично горит, даже будучи зеленым. Ломать живые деревья бессмысленно. Всюду в самых плохоньких зарослях всегда масса сушняка, лежащего на земле, или даже усохших на корню и погибших от старости деревьев. А там, где прошли заготовки саксаула, на земле — масса сухих веток и стволов. В зарослях саксаула ходить за топливом далеко от бивака никогда не приходится. Но как бы ни были роскошны заросли, они никогда не бывают густыми. Деревья растут друг от друга на некотором расстоянии, чтобы не мешать.

Через пустыню на юг летят разные птички. Длительный полет требует сил и утоления жажды. Но где напиться, когда кругом пустыня, страдающая от сухости? Есть глубокие колодцы. И многие пичужки спускаются в них. Но удержаться у воды на бетонной стенке и потом подняться кверху не все умеют. И нам приходится черпать воду с «утопленниками». Одна птичка добралась до колодца, но вниз не решилась спуститься. Так и погибла рядом. Клювик тоненький, сама зеленоватая. Пустынные воробьи, пройдохи, приспособились. Умеют пить из колодца!

Мы часто останавливаемя, бродим по пустыне. Но вокруг все замерло. Везде: и в горах, и в пустыне, и в степи, и в лесу — осень навевает ощущение необыкновенного покоя и завершенности жизненных дел.

Кое-где все же еще теплится жизнь. В понижении между барханами — одинокое дерево туранги. Я отдираю отставшие от ствола дерева пласты коры, смотрю, кто там под ними обрел убежище. Увидел жука, уховертку, разных пауков, одного пискливого геккончика. И вздрогнул от неожиданности: в уютной щелке, свесившись вниз головой, примостилась маленькая летучая мышка. Проснулась, пошатнулась из стороны в сторону, застыла на короткое время, затем встрепенулась, взлетела, заметалась в воздухе. Где же в ровной пустыне, как не здесь, не под корой туранги, летучей мыши найти убежище!

Я увлекся. Далеко ушел от машины. Воздух застыл, не шевельнутся травы. На небольшом такыре муравья-жнеца-солдата тащит маленький муравей-рабочий. Видимо, неловок, неумел громадный солдат, заблудился, не может найти дорогу к дому. Чем все кончится? И вдруг рядом шарик цератокарпуса сам по себе тихо поднялся в воздух над землей, описал один круг, другой, на третьем завился совсем высоко. Я сразу не сообразил в чем дело. Уж очень необычен был этот вальс крошечного цератокарпуса. Потом понял! Рядом со мной в полной тишине и безветрии зародился смерч и стал расти, завиваться.

Смерч же вырос, расширился, подвинулся ко мне и смел моих муравьев, утащил вместе с пылью и цератокарпусом. Потом добрался до дороги. И уж как там он на ней развеселился — завил высокий столб белой пыли и вместе с ней умчался за барханы. Летом в пустыне смерч — обыденное явление, но осенью они редки. Впрочем, сегодня очень тепло, солнце согрело воздух и землю и ожили ящерицы.

Из-под ног выскочила крошечная ящерка, такырная круглоголовка, отбежала несколько метров и остановилась, замерла, растворилась на фоне пустыни, стала неразличимой в своей обманчивой одежде.