Там, откуда ушли реки - [39]

Интересно, что в воде таких обширных песчаных пустынь, как Каракумы и Кызылкумы, обнаружены микроскопически малые панцирные простейшие животные, которые когда-то, много миллионов лет назад, жили в морях, существовавших на месте этих современных пустынь. Моря давно ушли и уступили место суше, на ней много раз менялась жизнь, а крошечные существа, оказавшись волей обстоятельств в подземных морях, приспособились к жизни в вечной темноте и дожили до наших дней. Интересно было бы исследовать и воду из колодцев Сарыесик-Атырау.

Рано утром косые лучи солнца рельефно высвечивают следы на бархане, расположенном вблизи нашего бивака. Почти безжизненные днем песчаные бугры за ночь покрылись узором множества следов. Кто только не оставляет свидетельство своего бытия на чистом и гладком песке, покрытом аккуратной рябью, какие только истории можно прочесть, внимательно разглядывая эти густо исписанные страницы песчаной следовой книги.

Сейчас я вижу, как аккуратная цепочка следов какого-то крупного жука обрывается у небольшой норки. Обитатель песчаной пустыни, значит, изрядно попутешествовав, на день скрылся в песок. Там и влажнее, и не так жарко, и, главное, безопаснее, чем на открытом воздухе. Сейчас я сфотографирую норку со следами и потом узнаю, кто ее обитатель. Заодно сделаю и его «портрет», и будет у меня, как говорят фотографы, сюжетный снимок. Но, присев на корточки, вижу, что ошибся. Ночной обитатель, оказывается, выбрался из своего убежища вечером и отправился в ночной вояж.

Зря я сделал снимок, не получилась сюжетная фотография! Впрочем, надо поискать жука. Сейчас раннее утро и, возможно, он, еще не нагулявшись, бродит где-то поблизости. Искать долго не приходится. На вершине бархана я вижу крупного жука-чернотелку с округлым телом, сверху усаженным многочисленными шипиками. Он ползет не спеша, оставляя точно такие же следы, как и те, что привлекли мое внимание, возможно разыскивая место, где можно было бы закопаться на день в песок.

Я пытаюсь фотографировать жука, но он, испугавшись, мчится с необыкновенной быстротой. Мои попытки его еще больше пугают, жук совсем в панике, мечется как угорелый. Тогда я опрокидываю его на спину. Но он взмахивает кверху задними ногами, ударяет ими о песок и ловко и быстро перевертывается на брюшко. Я вновь повторяю свои попытки облагоразумить жука, но каждый раз он так же мгновенно и непринужденно совершает свой кувырок и мчится от преследователя. Ему, оказывается, ничего не стоит хоть сотню раз перевернуться, у него к этому отличнейшая способность. В пустыне часто дуют сильные ветры и на гладком песке нелегко удержаться от опрокидывания.

Целый день трясемся по скверной дороге мимо ослепительно белых такыров, реденьких саксаульников да кое-где встающих на нашем пути барханчиков. Пустыня серая, сухая, мертвая, и, кажется, нет ей конца, и все так же будем ехать по ней среди ровного простора недели и месяцы, и день на день будет похожим, и солнце и звезды будут такими же. Все остановилось, замерло в извечном однообразии. Иногда дорога пересекает сухое русло реки, сильно занесенное песками.

За долгую дорогу перебираешь в памяти впечатления от поездки, вспоминаешь последнюю остановку. И неожиданно будто пробуждается сознание и думаешь об очень простой и значимой вещи. Как могла рядом с лужицей оказаться пшеница? В Казахстане растет дикая рожь и ячмень. О дикой ржи «самосейке» в пойме реки Или упоминает Ч. Валиханов. Но дикой пшеницы никто из ботаников не встретил. Такая пшеница в нашей стране найдена только на Кавказе. Дикие, если можно так их назвать, предки пшеницы представляют громадный интерес для науки и практики. Из них можно вывести новые сорта, обладающие ценными в хозяйственном отношении признаками. От них произошли и культурные сорта пшениц, возделываемых человеком. Крупнейший ученый, ботаник, географ, селекционер Н. И. Вавилов объездил немало стран в поисках диких предков культурной пшеницы. Он находил дикую пшеницу в Иране и Афганистане. Пшеница, встреченная мной, могла одичать из случайно оброненных зерен. Но как они могли попасть сюда, в эту пустынную местность, вдали от поселений человека? Может быть, она — давний потомок пшеницы, возделывавшейся в далеком прошлом живущими здесь земледельцами! Или, быть может, она — исконный дикий предок пшеницы? Как бы там ни было, моя находка представляет громадный интерес, и как жаль, что я не собрал гербария этого растения. Поворачивать обратно за нею нельзя. Наше путешествие зависит от бензина. С трудом я успокаиваю себя надеждой заехать в чудесную ложбинку на обратном пути.

Выбрали для ночлега небольшую площадку белого такыра среди мелких кустиков кеурека, поставили палатку. Рано утром солнечные лучи падают на лицо через капроновую сетку двери палатки, и такие они приятные своей ласковой теплотой. Капроновая сетка серебрится на солнце, небо кажется густо-синим, а такыр — голубым.

Пора подниматься, подавать пример моим спутникам.

Едва я выбираюсь из палатки, как вижу необычное. По такыру за крупной кургузой чернотелкой неотступно ползет серая муха. Жук торопится, на голой земле ему делать нечего, спешит за ним и муха на почтительном расстоянии от него, соблюдает дистанцию около десяти сантиметров, не отставая и не приближаясь. Когда жук перебирается через кучку сухих веточек, оказавшихся на его пути, муха, слегка отстав, перелетает и снова на почтительном расстоянии. По сравнению с большим черным жуком серенькая мушка что собачка рядом с лошадью. Что же ей надо? Вот жук нашел на краю такыра что-то стоящее внимания, остановился. Муха мгновенно, описав полукруг, приткнулась почти вплотную в головке жука и сразу отпрянула назад, замерла.