Там, на войне - [8]

Мы догадались, что он был где-то в стороне. Никто не верил в подробности, которые он рассказывал, но все поняли, что остальные шесть не вернутся…

Им, новичкам, казалось, что они заколдованы, будут жить вечно, а умирать суждено другим, специально для этого предназначенным. И вот шестеро таких заколдованных получили свои пули, осколки и лежат на заколдованной земле. Их больше нет.

Все это, как оказалось, была отвлекающая операция, громко названная — разведка боем! Только ведь никакой разведки не было. И никакого боя — была мельтешня, неразбериха, раненые и убитые… Но в эту ночь танковый корпус совсем в другом месте нанес сокрушительный удар по войскам противника, и наша танковая армия наконец-то врезалась в его оборону, и началось долгожданное наступление. Передовые части перерезали дорогу Орел-Брянск, и враг стал нести действительно тяжелые потери.

Батальонный доктор

Балаган всей этой длинной ночи — чтоб ей… и ему… и всем им… — подкатывал к концу. Начало понемногу светать.

Майор поставил ногу на днище коляски, для водителя жест означал «сразу вперед!» — этот лихой прием он у генерала подцепил (тот обычно кричал: «Не сметану — командарма возишь!»). Мотоцикл взревел (что вовсе не требовалось), сорвался с места, майор ловко, в одно движение плюхнулся на сиденье и укрылся брезентовым фартуком; Старков еле успел махнуть длинной ногой, сильно ударился задницей о седло — дробно подпрыгивал позади водителя.

Батальон перекатывался в новый район сосредоточения. Мне было предписано двигаться замыкающим, как говорится, заметать хвосты. Санитарная машина с доктором оставалась со мной. Мало ли что!..

— Ттты-ы-ы что, не понимаешь? Э-э-то не случайность! — Идельчик никогда раньше не заикался. — Ссначала тебя, потом меня. Одного за другим без всякого толка!.. — Доктор Саша захлебывался. — Ты хоть там кого-то шарахнул, а я даже пистолета из кобуры не вынул. Зз-забыл!

Идельчик был хоть и молодой, но обладал определенной массой медицинской солидности, и не в живом весе, не в фигуре, а в общем облике — прирожденный доктор. А сейчас его заикания, растяжки и затыки, больше походили на какую-то нарочную детскую игру.

Я все-таки возразил:

— Подъехал бы кто-нибудь другой, майор сунул бы туда другого. Это случайное совпадение.

— Не-е-е говори гглупости! Он же Старкова туда не сунул?!

— Перестань заикаться! Не только Старкова, но и сам туда угодил…

Обычно с передовой мотоциклисты уносились вихрем, чтобы в последний момент не угодить под взрыв снаряда, мины или пулеметную очередь, а тут отъезжали небольшими группами, показно, лениво и мрачно. Раненых давно отправили на штабном автобусе и в грузовике с автоматчиками. А вот с убитыми было хуже…

— Это что зза дырка у тебя в ррремне? — неожиданно спросил Идельчик.

Действительно, в новом скрипучем поясном ремне оказалась маленькая дырочка. Расстегнули, повернули, проверили — пуля наискосок пробила толстую кожу и лежала справа под боком, почти не повредив добротную английскую ткань гимнастерки.

— А я и не заметил. Протаскал ее, курву-лапочку, всю ночь. — Пуля мерцала, словно сигналила. — И ничуть не деформировалась… Забавно.

— Вот видишь? — сказал Идельчик.

— А шестеро совсем не вернулись.

— Их что, до сих пор оттуда не вынесли? — удивился доктор.

— Немцы не подпускают.

— А майор все равно сволочь.

— Но что касается тебя и меня, тут специального умысла не было. Так — балдизм.

— Как знаешь. — Идельчик набычился и выговорил — Был!.. Был умысел. Ты еще убедишься…

— Я тебе советую, доктор: не смей так думать. Очень прошу — не смей.

Это была беседа — на рассвете, в открытом поле, в августе сорок третьего, где-то между Орлом и Брянском. Дул легкий ветерок, и в обозримом пространстве не наблюдалось начальства.

Специальная группа автоматчиков должна была вынести убитых. А нам ждать их возвращения. Рассвет — вот он, автоматчиков нет.

— Это надо додуматься, — талдычил Идельчик, — батальон болтается черт знает где, а разбитую санитарную машину бросают в атаку!

— Ну уж, прямо в атаку?!

— Свою иронию ты мог бы заткнуть знаешь куда?! — Идельчик нахохлился. — Вон они… — произнес он не меняя интонации.

Из-за бугра в лощину волокли на плащ-палатках убитых.

— Все шесть… — сказал доктор.

На этот раз обошлось без выстрелов. Немцев в охранении не оказалось, они перед самым рассветом просто смылись, а мы остались с носом, хоть и победители. Ведь врага надо бить как раз в момент отхода.

Врач осматривал убитых, указывал пальцем раны, что-то бурчал по-латыни. Переворачивать погибших ему помогали санитары и автоматчики. Убитые уже не были теми добровольцами, что сами вызвались и ушли в молочную тьму за неведомым «языком». Они стали холодными и чужими. Между теми и этими не было ощутимой связи — еще в полночь они были шесть добровольцев!

И не все молодые, трое из них были отцы семейств.

— Каждый имеет хоть одну смертельную рану. Все шесть убиты в бою, — произнес Идельчик четко, словно диктовал протокол.

Он-то понимал, чуть что — на седьмого свалят все беды этой ночи и главным доказательством его вины будет то, что он остался жив.

Всех погрузили в бортовую полуторку: и тех, кого выволакивали, и тех, кто выволакивал, — они сами были еле живы.