Там, где возрождалась птица Феникс - [43]
Подготовка к трапезе
Неподалеку от нас греются у костра несколько верблюдов, принадлежащих соплеменникам Амера. Сокотрийский верблюд — это замечательное животное, прекрасно приспособившееся к сложностям местного ландшафта и климата. Он силен, хотя и не столь вынослив, как его аравийский собрат: в жаркую и засушливую погоду его приходится поить ежедневно. Зато он так же устойчив на ногах, как горный козел, и может без особого труда подниматься в горы на высоту до тысячи метров. Только на мокрой, грязной почве верблюд теряет свою обычную устойчивость: его широкие подошвы плохо держатся на грязи и на скользкой поверхности мокрых скал. В сильный дождь верблюд может, поскользнувшись, свалиться в пропасть. Овца, коза и верблюд — животные, которых человек здесь использует универсально. Овцы и козы дают молоко, мясо, шерсть, шкуру. Из них приготовляют пищу и одежду. Неудивительно, что овцам и козам, особенно плодовитым, горцы часто дают имена. Можно наблюдать, как горцы скликают своих животных, выразительно щелкая языком и одновременно издавая булькающие гортанные звуки.
Не менее универсально использование верблюда. Здесь, в горах Сокотры, с ним может конкурировать, пожалуй, лишь осел. Островитяне боятся перегружать, переутомлять верблюда, и вес навьюченной поклажи обычно не превышает 110–120 кг, хотя животное способно нести больше. Верблюдица считается более выносливой, чем верблюд-самец. Приучать к переноске вьюков верблюда начинают с третьего года, но в полную силу он начинает работать лишь с пяти-шести лет. Век верблюда долог — в хороших условиях он может прожить сорок-пятьдесят лет. Но полноценным работником остается примерно до двадцатипятилетнего возраста, а то и меньше.
Семья горцев *
Селение Дирьхо не похоже на те селения, которые мы видели в других горных районах. Пещеры и дома, сложенные из валунов, разбросаны на большом расстоянии друг от друга, так что их почти не видно и размеры селения трудно определить. У каждой семьи свое определенное пастбище, но люди часто помогают друг другу. Разница в жизненном уровне здесь невелика, практически незаметна, хотя некоторые семьи имеют по триста-четыреста овец и коз.
Бедуины Сокотры не знают часов. Они измеряют время длиной тени, которую отбрасывает человек в то или иное время суток. Так, они говорят: «Я помолился, когда было четыре ступни, пять ступней» и т. п. Любопытно, что деление дня более дробное, чем у многих других народов. Начинается день с мисыбихин — отрезок времени примерно с четырех до шести часов утра, на заре. Затем следует субх — утро. Время с половины десятого утра до полудня называется мсёукахэр, далее следует дурх — полдень. Дневное время после полудня вплоть до четырех-пяти часов называется аль-асэр, затем наступает магриб, в течение которого постепенно темнеет. После того как сгустятся сумерки, начинается илъ-ишъя — примерно с половины восьмого вечера. Иль-ишья длится до наступления полной темноты, когда приходит ночь, которую сокотрийцы называют хтэ, полночь же у них именуется нусф хтэ.
Амер со своими соплеменниками
Два дня в гостях у горцев Дирьхо пролетают незаметно. Я делаю записи сокотрийского языка, с которыми мне потом предстоит много поработать, разговариваю с местными жителями, расспрашиваю об их жизни и хозяйстве, знакомлюсь с обрядами. Пещеры и сложенные из камней дома дирийцев почти пусты: вся утварь здешних обитателей состоит из глиняных горшков, бараньих и козлиных шкур да тканых одеял.
Наступает день возвращения в Хадибо. Я прощаюсь с соплеменниками Амера. Он возвращается со мной, вновь покидая жену и пятерых детей. С гордостью показывает Амер родственникам полученные подарки: термос и килограммовую пачку чая.
Хочется приехать сюда еще раз, лучше узнать жизнь горных племен. Мне не удалось разобраться в их племенной организации, в функциях старейшин, родственных связях и во многом другом — широкий простор для исследования. По дороге Амер объясняет мне, что мукаддам (вождь) племени выполняет у горцев скромные функции. Он разрешает споры и конфликты соплеменников в случае засухи или другого бедствия, в семейной жизни. Он олицетворяет заветы предков, это самый мудрый человек племени. Если он плохо справляется со своей ролью, племя выбирает вместо него другого человека. Но как это делается, Амеру объяснить не удается, или он не хочет этого — ведь мы не одни.
Спуск, пожалуй, еще труднее, чем подъем. В ущелье, где протекает прозрачный горный ручей, я сажусь на камень и долго смотрю на желто-голубые, покрытые сизой шапкой облаков пики Хагьера и говорю про себя: «До встречи, Хагьер! Мы еще обязательно увидимся».
Глава X
НАЧАЛО НОВОГО ПУТИ
До 1973 г. жизнь на острове почти не изменилась: для перестройки нужны большие средства, кадры, а у молодой Йеменской республики достаточно забот. Губернатор острова рассказывал мне: «Когда мы прилетели на остров впервые, добираться от аэродрома до Хадибо пришлось пешком — более трех часов мы шли, так как на острове не было ни одной автодороги. Когда мы впервые отправились из Хадибо в Рас Муми — к мысу на восточной оконечности острова (эта дорога заняла у нас много часов) — и поднялись в горы, местные жители при виде нас разбежались. Осталась лишь женщина — у нее на руках был больной ребенок, и она не могла убежать вместе со всеми. Мы стали объяснять ей, что нас не нужно бояться, что мы такие же люди, приехали, чтобы помочь им, что мы дадим им рис, лекарства, вылечим ее сына, построим на острове дороги, школы, больницы. Тогда эта женщина первая поверила нам. Теперь горцы не бегут от нас. Они сами приходят к нам со своими заботами и бедами».
