Аренда наша закончилась не начавшись. Трое суток мы рыскали галсами в этой проклятой точке. – Искали Игоря. Свидетельство о его смерти писали и вновь переписывали. То перепутаем отчество, то не сходится время, то сотые широты… Витька был задумчив и строг. Это первый "исход гранит" в его профессиональной карьере. Из Архангельска, Мурманска и Москвы нас бомбили гневными телеграммами. Мы, как могли, отплевывались, пока не вошли в порт.
У причала "Норильск" уже ждали. Комиссия сменяла комиссию. Допросы, свидетельства, подписи… Потом из Тамбова приехал брат Игорька, за вещами и документами. Звали его, как и меня.
Мы с тезкой укрылись в матросской четырехместке, пили и плакали. Я все ему рассказал. Все, кроме того, как мы с "дедом" прыгали за борт.
Потом прозвучал главный вопрос:
– Кто виноват?
– Формально, или по правде?
– По правде!
– По правде, – он сам. Игорь в рейсе матросом был. А матросы не лезут к лебедке.
– Но он же тралмейстер?
– А если тралмейстер, – помни, что ты тралмейстер! И следи за режимом работы до самого последнего жвака! Игорь всех приучил, что лебедка всегда на нем…
– Он ведь совсем не умел плавать, – давился слезами Антон, сидя на койке брата, – Зачем он пошел в море? Зачем вообще выбирал такую профессию?
– Я тоже совсем не умею. Но разве это причина? Если что, – в Арктике не поплаваешь. Тот, кто умеет – тот дольше мучается. Конец все одно один. Без могилы, без отпевания…
– Почему без могилы? – удивился мой тезка. – Брата похоронили.
Тогда удивился я:
– Где?
– В Тамбове, на кладбище.
– Да ты что?!
– Серьезно. Мать со свидетельством в церковь пошла, к батюшке. Все ему рассказала. Так, мол, и так, в Мурманск на пенсию не наездишься. Да и кто меня вывезет на место упокоения? Батюшка вынес какой-то сверток, завернутый в белую тряпочку, и наказал: "Схороните в гробу. Это и будет могила вашего сына. У Бога земля одна"…
…С пьяной, распухшей рожей, к Селиверстовичу я не пошел. Он тоже был деликатен. Не беспокоил, не кантовал. Был еще долгий, трехмесячный рейс. На нервах. На автопилоте.
Мы загорали на южном побережье Шпицбергена, когда просочился слух о том, что нашли Игорька. Дескать, какой-то "Омуль" Беломорской базы гослова достал его донным тралом. Тело было без правого сапога, лицо объедено рыбами. Опознали его в порту, по одежде. Но в Тамбов Игорька почему-то не повезли. Схоронили за счет "конторы" на кладбище Дровяного, совсем недалеко от "Двины".
Я приехал туда на такси, как только пришла замена. С железного памятника смотрела на Кольский залив разбухшая от дождя фотография.
– Что, Игорек, – спросил я его, – водки поможешь купить? В отпуск иду. Не поверишь, – за целых четыре года! Дело такое, что надо обмыть! Ты здесь подожди. А я мигом!
– Водка есть, – успокоил таксист. – У меня в гараже целый ящик. Если надо, – бери хоть весь! Отдам… по двадцать рублей.
– Рули! – сказал я ему. И вырубился.
По пути заглянул в профком. На правах предсудкома, поднял страшенный хай.
Помогло. К моему возвращению могилка преобразилась. Обрела небольшую гробницу, довольно приличный памятник. Ограждали периметр тяжелые якорь-цепи. Все, что внутри, было засыпано керамзитом. Не забыли работные люди поставить скамейку и стол. В общем, уважили. Вот только фотку оставили прежнюю, – другой, наверное, не было. Игорь на ней, как будто с похмелья, – распухший и грустный. Не велика беда! Как говорила когда-то бывшая моя благоверная, "тебе все равно, с кем пить!"
