Там, где папа ловил черепах - [57]
— Ирка!
— Здесь прятались революционеры!
— Да!
— Вылезайте немедленно! — крикнул в кошачье отверстие дядя Эмиль.
Мы, не помня себя от счастья, закричали:
— Здесь были революционеры!
— Что, что? — не поняли в саду.
— Революционеры!
Дядя Эмиль совсем вышел из себя:
— Вылезайте, а то я вам в таких революционеров поиграю!
— Он глухой, — сказала я.
Алешка засмеялся, крикнул:
— Сейчас!
Но конечно же он после прихода отца не чувствовал бы себя так уверенно, если бы не замечательные находки.
Осмотрели потолок. В углу у задней стены белели три новые доски. Сейчас в комнате Ярошенчихи над тем местом стенная печь. Значит, тайный ход был под печью, а может, печку в те времена еще и не сложили.
В подвале ничего больше не было, да мы и не искали: где прятались революционеры, ни о каком золоте не может быть и речи. Одно другое исключает, это мы знали твердо и потому решили выбираться.
Я первой вылезла под галерею, за мной Алешка. Он опять застрял плечами между камней, а Белка тут как тут: воспользовалась редким случаем и, радостно повизгивая, старательно облизала ему все лицо. Он смеялся и. плевался, я, оттаскивая ее, задыхалась от хохота, а в саду вообразили, что мы над ними издеваемся.
Наверно, нас хотели разорвать на части. Мы выползли и встали на ноги. Они к нам с кулаками, а мы им патроны, листовку, спички:
— Вот.
Дядя Эмиль схватил спички, дядя Платон — патроны, папа — листовку. Начал читать, глаза вспыхнули:
— Товарищи, это листовка!
— А?!
— Да, да, послушайте!
«Последние телеграфные известия.
Решительный бой с самодержавием начался. Железная армия рабочих выступила на поле брани сомкнутыми рядами с непоколебимой уверенностью в победе. Да, близок, близок час победы! Долой самодержавие!
Да здравствует вооруженное восстание!
Тифлисский комитет».
Про нас забыли. Стояли и молча торжественно переглядывались.
— В каком же году это было?
— Да, правда, в каком году?
— Перед первой русской революцией?
— А может, перед Октябрьской?
И все начали старательно припоминать, кто из прежних здешних жителей мог быть тем революционером.
Мы с Алешкой чувствовали себя так, будто мы сами революционеры. Притихший Ленька подошел с каким-то вопросом, но мы на него даже не взглянули. Интересно, как раньше поступали революционеры с подобными предателями?
Коля подошел и крепко пожал нам руки.
— Так или иначе, дорогие, — обратился ко всем папа, — а эти находки мы несем в музей.
— Конечно, конечно.
На другой день я, папа и Алешка пошли в музей. Мы волновались, но там нас немножко расхолодили. Им хотелось, чтобы было найдено что-либо посущественней.
И все же Они пообещали прислать комиссию и фотографа. Вернулись на Лоткинскую.
— Товарищи! Нужно подготовиться к встрече комиссии и фотографа!
— Придут?
— Конечно.
— Когда?
— Скоро.
— А вдруг тут захотят открыть музей?
Кто он?
— Кем был мой дед? — строго спросил Алеша у бабки Фроси.
— Это который? — Она сразу почувствовала серьезность момента, села, вытерла горсткой руки уголки сухих губ.
— Как который? А сколько у меня их было?
— Два.
— Как два? — вытаращил он глаза.
— Так вот и два. С первым я разошлась.
— Это с моим родным, что ли?
— Нет. Это с тем, от которого твоя тетка Феня рожденная.
— Бестолковая ты, — сказал Алешка. — Пирожки вкусно печешь, а бестолковая. Скажи, чем мой родной дед занимался?
— Токарем был, а под конец лудил посуду.
— Боролся он?
— Боролся, боролся, а как же?
— Мы о чем говорим?
— О чем?
— Революционной деятельностью мой дед занимался?
— А я откуда знаю? Может, и занимался. Как все, так и он.
— А где ты была?
— Ту-ут.
— Ну хоть что-нибудь ты можешь вспомнить?
— Вспомнила: взносы он делал в рабочую кассу.
— И все?
— А уж как ногу ему машиной покалечило и уволили его, посуду лудил.
— Поня-атно, — разочарованно протянул Алешка. — А я-то думал…
Ярошенчиху расспрашивать не пришлось. Очень сердитая, она сама сразу сказала, что муж ее был человек неплохой, — не возьмет она греха на душу, бог за неправду покарает, — и вроде добрый был. Но гулял. Так гулял, так гулял!.. А как нашел беспутную женщину, уехал с ней, хоть напоследок слезами обливался. Околдовала его, подлюка. А Тоне тогда и двух лет не было.
— Эмиль Людвигович всегда был начальником? — спросила я у дяди Эмиля.
— Нет. Сначала он был машинистом, — твердо проговорил дядя, и ноздри его орлиного носа затрепетали. Однако, заметив мой недоверчивый взгляд, добавил мягче: — Прежде чем стать инженером и начальником, твой дедушка работал — как настоящий пролетарий — сначала помощником машиниста, а затем машинистом. Он был машинистом первого класса.
Мы помолчали.
— Что еще интересует тебя? — с улыбкой спросил дядя.
— Мы хотим узнать, кто был тем революционером.
— Мой отец купил тот дом в 1916 году, так что при всем своем желании он не мог им быть.
Еще и еще раз пытались расспрашивать бабку Фросю — и Ярошенчиху. Старушки прекрасно помнили, почем было при Николае масло да почем куры, а о революционерах они не помнили. Да, бастовали при царе рабочие, весь район, бывало, бастовал, а революционера они ни одного и в глаза не видели.
Расспрашивали мы и тетю Юлию. Она сказала:
— Мы с Резо поселились тут уже после Октябрьской революции. При меньшевиках. А прежде жили у его родителей, внизу, около депо. Сюда, наверх, я и не ходила никогда.
Повесть советского писателя, автора "Охотников на мамонтов" и "Посёлка на озере", о случае из жизни поморов. Середина 20-х годов. Пятнадцатилетний Андрей, оставшись без отца, добирается из Архангельска в посёлок Койду, к дядьке. По дороге он встречает артель промысловиков и отправляется с ними — добывать тюленей. Орфография и пунктуация первоисточника сохранены. Рисунки Василия Алексеевича Ватагина.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
«Прибрежный остров Сивл, словно мрачная тень сожаления, лежит на воспоминаниях моего детства.Остров, лежавший чуть в отдалении от побережья Джетры, был виден всегда…».
Герои произведений, входящих в книгу, — художники, строители, молодые рабочие, студенты. Это очень разные люди, но показаны они в те моменты, когда решают важнейший для себя вопрос о творческом содержании собственной жизни.Этот вопрос решает молодой рабочий — герой повести «Легенда о Ричарде Тишкове», у которого вдруг открылся музыкальный талант и который не сразу понял, что талант несет с собой не только радость, но и большую ответственность.Рассказы, входящие в сборник, посвящены врачам, геологам архитекторам, студентам, но одно объединяет их — все они о молодежи.
Семнадцатилетняя Наташа Власова приехала в Москву одна. Отец ее не доехал до Самары— умер от тифа, мать от преждевременных родов истекла кровью в неуклюжей телеге. Лошадь не дотянула скарб до железной дороги, пала. А тринадцатилетний брат по дороге пропал без вести. Вот она сидит на маленьком узелке, засунув руки в рукава, дрожит от холода…