Там, где ночуют звезды - [55]

Но вдруг произошло сразу два чуда: из толпы зевак вышла девушка в мужском двубортном пиджаке поверх голубой, в цветочек, будто ранняя весна, блузки и за десять злотых вызволила пойманную собачку.

Девушку звали Етл Гонкрей. И второе чудо заключалось в том, что она спасла не только щенка, но и Мойше-Ицку от одиночества.

6

Забрали из дома одного, а вернулись трое, и затхлая комнатушка в переулке Гитки-Тойбы наполнилась жизнью.

Отец с двумя профессиями увидел, что он тут лишний, и стал целыми днями пропадать у родственника, где обучился третьему ремеслу: играть в карты и проигрывать своим приятелям-мясникам.

Етл была маленького роста, светло-рыжая, можно сказать, блондинка. На шее даже зимой ожерелье из веснушек. Стоило ей улыбнуться, как она тут же улыбалась снова, стоило улыбнуться снова, как тут же улыбался Мойше-Ицка. Он рассказывал и пересказывал, что сначала Етл поселилась у него в голове, а потом — в сердце. И какая у неё белоснежная кожа; и что если бы при их первой встрече мужской пиджак поверх голубой блузки в цветочек был застёгнут — ничего бы не произошло.

Етл была воспитательницей в детском саду. Она тяжело трудилась. Тяжело, но с лёгкостью: теперь ей было для кого работать. Кроме собственного рта, надо кормить ещё два. Гамлет тоже сидел за столом, как полноправный член семьи.

Вернувшись с работы (Етл перебралась к Мойше-Ицке на седьмой день после знакомства), она сразу закатывала рукава. Готовила, убирала, хозяйничала. Вскоре вся комнатушка заблестела не хуже медного таза, который Етл принесла, чтобы варить варенье.

А принц Гамлет оказался отличным сторожем.

7

Она не то что влюбилась по уши — воспитательница из детского сада полюбила Мойше-Ицку всей душой. И поверила, что он будет жить вечно, что один может прорваться. Её огорчало только, что лишь один, а не они оба. Мойше-Ицка терпеливо объяснял ей, почему именно он — избранный:

— Етеле, человек умирает, потому что кончаются слова, которые Бог ему дал; но мне дано столько слов, что они не кончатся никогда.

И однажды добавил:

— Знай, Етеле: когда человек вдруг умирает, ему больше не с кем говорить.

Ещё он утешал её:

— Не стыдись, что ты родилась женщиной. О тебе ещё напишут в газетах.

Когда Мойше-Ицка, ревя как бык, читал Етл свои стихи или рассказ из одного предложения длиною с километр, тёмная сторона огнём проступала у неё на щеках. Потому-то Етл так охотно и приняла его жизненную философию. Только к одному она не могла привыкнуть: к его внезапному хохоту. Едва Мойше-Ицка ни с того ни с сего разражался громовым смехом, Етл начинала аккомпанировать на клавишах слёз.

8

В один прекрасный день комната в переулке Гитки-Тойбы обогатилась швейной машиной фирмы «Зингер»: Етл сделала суженому подарок. Пусть пару часов в день помесит ногами воздух внизу, чтобы легче дышалось воздухом наверху.

В другой прекрасный день Етл пошла с работы не прямо домой, но долго гуляла в вишнёвом саду. Неужели заблудилась? Конечно, нет: Мойше-Ицка сорвал старые обои, провисевшие на стенах не один десяток лет, и, вместо того чтобы писать карандашом, чёрной нитью строчил на них, строку за строкой, новое произведение.

Из-под старых, выцветших обоев появились прежние, новёхонькие, молодые, сверкающие.

С тех пор стены в комнате и прихожей обрели цвета четырёх времён года.

9

— Ты для меня как живое лекарство, — ласково говорил Мойше-Ицка в спокойную минуту, а раз теперь ты — это я, то мы прорвёмся вместе. Куда я, туда и ты, иначе и быть не может.

Етл верила.

— О нет, мы войдём в вечность не с чёрного хода, — описывал он Етл их светлое будущее. — Вчера я встретил его на Мясницкой улице, подошёл и сказал ему прямо: мы войдём в вечность не с чёрного хода.

— Кого встретил? — Етл убрала ладонью жёсткие волосы с его ржавого лба и уколола палец.

— Глупые люди называют его смертью. Но он — чёрный ангел с булавкой в руке! — И вдруг Мойше-Ицка расхохотался.

Этот эпизод рассказала мне Етл, когда в конце лета я зашёл их навестить.

Это визит обогатил мою память тремя событиями:

1) За пару месяцев, что мы не виделись, Етл заметно похудела: Мойше-Ицка захотел, чтобы её талия стала тонкой, как у швейной машины.

2) Мойше-Ицке приснилось, что дантист удалил ему коренной зуб. Утром, когда он встал — Етл не даст соврать — оказалось, что зуба во рту нет. Теперь Мойше-Ицка ждёт, что врач снова явится и потребует плату.

3) Гамлет стал лунатиком. Видели, как лунной ночью серебряная рука ведёт его на серебряном поводке по карнизам и крутым городским крышам. Потом Гамлет забирается в будку и наутро не помнит ни-че-го.

Пока я у них сидел, стены комнаты посветлели: голубое небо после дождя и золотистая радуга от края до края.

Етл поставила на стол полную миску горячих бобов, а Мойше-Ицка развернул простёганный свиток и начал читать мне пророчество, что голод скоро прекратится: один человек съест другого.

Когда Мойше-Ицка читал, я почувствовал, что игла швейной машины пляшет на моём позвоночнике.

10

Последний раз мы с ним встретились первой ночью в гетто.

Босой, в рваной рубахе, со свитком под мышкой, он парил, как умирающий в полёте орёл, над застывшими человеческими волнами, которые еле дышали на узких городских улицах.