Там, где нет темноты - [5]
Лежащий на кушетке человек посмотрел на шприц слегка прищуренными темными глазами.
— Да, вы это можете. В сущности, только это вы и можете…
Лицо О» Браэна потемнело, и свободная рука едва заметно дернулась, как будто он и в самом деле собирался потянуть рычаг к себе. Но это, разумеется, было совсем не то, что требуется. О» Браэн подавил ненужный гнев и овладел собой. Броден — тяжелый случай, может быть, самый тяжелый среди всех, с кем ему доводилось сталкиваться в этой комнате, но даже такого человека можно излечить. Партия может все.
С минуту О» Браэн смотрел на пристегнутого сверху вниз, а потом бережным, совсем не соответствующим его недавней ярости движением положил шприц обратно на поднос.
— Вы правы, — согласился он, словно ученый, встретившийся с неожиданным, но правильным решением знакомой теоремы. — Тем не менее, это едва ли может оправдать ваши нелепые идеи о свободе индивидуальной воли. Как вам хорошо известно, большинство людей позволили нам управлять своим сознанием без всяких сильнодействующих средств.
— Людей?.. — пристегнутый внезапно хрипло рассмеялся. — Да где вы видели людей?.. Ваши предшественники — да, они еще имели дело с настоящими людьми. А ваше министерство, дорогой О» Браэн, занимается только огрызками, обломками людей, в которых не осталось почти ничего от прототипа… Вы, конечно, знаете о детях–маугли? Если какой–то человеческий младенец рос среди волков, он уже никогда не становился человеком… А вы вырастили поколение существ, с пеленок находившихся вне человечества, практически не перенявших свойственных ему духовных ценностей — и вы смеете утверждать, что победили человека?! Ничего похожего… вы, внутренняя партия, хотите наслаждаться властью, но все, на что вас хватает — это властвовать над манекенами, над пустой оболочкой, из которой вы предусмотрительно изъяли содержимое. А власть над человеком вам не по зубам. Вы просто…
Договорить он не успел — О» Браэн безотчетно дернул за рычаг, и тело, перевитое ремнями, конвульсивно изогнулось. О» Браэн не рассчитывал силу рывка, он вообще ни о чем не успел подумать. Получилось девяносто. Рука О» Браэна по–прежнему лежала на никелированной головке рычага, а он стоял и смотрел вниз, как будто бы не мог поверить собственным глазам. На губах у дергающегося на кушетке человека вскипали пузырьки слюны, как будто Броден порывался, но не мог сказать что–то еще.
Может, действительно хотел. Но и того, что он успел сказать, хватало за глаза.
« Браэн отвернулся и утер со лба испарину. Нельзя было этого делать, нет, никак нельзя… но он утратил контроль над собой и проиграл.
Такого не случалось с ним ни разу за его карьеру.
К счастью, Майкл Броден не был знаменитым арестантом, его не было необходимости готовить к громкому публичному процессу, за его допросами даже никто не наблюдал. А это означало, что на стороне О» Браэна — само время. Он мог позволить себе ждать и наблюдать, выстраивая сложную, неспешную стратегию. Собственно говоря, О» Браэн делал это всякий раз, когда случался «сложный» арестант, и он даже любил всю эту долгую и кропотливую работу — трудность стоявшей перед ним задачи обычно делала ее более привлекательной, а необходимый результат — гораздо более желанным.
Вот только он давно уже считал себя профессионалом, который никогда не позволит себе испытать какие–то эмоции, имея дело с одним из доверенных ему мыслепреступников. Но в этот раз все с самого начала шло неверно, вкривь и вкось, и чем очевиднее высвечивалась эта безобразная неправильность, тем сильнее это дело задевало его лично. Такое с ним случилось в первый раз за много лет. Раньше он совершал ошибки потому, что был не опытен. Но эту, новую ошибку, опытом не устранить — это О» Браэн уже знал.
Приступ скрутившей Бродена боли, наконец, прошел, хотя конечности арестанта еще продолжали слабо подергиваться. Он тяжело дышал.
И снова удивил О» Браэна, заговорив совершенно не о том, на чем остановилась их беседа.
— Мой следователь очень хотел знать, почему я не застрелился, когда понял, что меня хотят арестовать. Я только сейчас понял — это же был _ваш_ вопрос?
« Браэн чуть помедлил, но потом все же кивнул. Бледные губы арестанта искривились в саркастической улыбке, выглядевшей очень странно на его измученном лице.
— Мой следователь посчитал, что я — агент Остазии, который собирался использовать этот пистолет для террористических актов против членов внутренней партии. И что в решающий момент мне просто не хватило духу пустить пулю себе в лоб.
— Я знаю, что решил ваш следователь. А на самом деле?..
— Это слишком долго объяснять… — устало отозвался арестант. Но О» Браэн знал, что любой человек испытывает необъяснимую потребность с кем–то поделиться сокровенным, и рассчитывал, что Броден все–таки поддастся искушению. Он оказался прав. Несколько секунд спустя Броден действительно заговорил.
— …Если хотите, меня подвела не трусость, а врожденное упрямство. Я годами размышлял о вашем Министерстве. Мне казалось, если я сумею понять вас — то пойму главное в вашем ангсоце. Разберусь, почему эта раковая опухоль накрыла собой всю страну, а никто даже и не пикнул. Это, правда, далеко не ново в человеческой истории: хорошая идея подменяется дурной, а люди продолжают следовать за словом, давно потерявшим прежний смысл. Но одно дело читать об этом у Тацита, и совсем другое — пройти через это самому. Вы еще слишком молоды, и вряд ли помните первые годы после революции. А я их помню. Мы хотели избавить низшие классы от страданий, вернуть им их человеческое достоинство… а вместо этого создали _вас_. Сейчас вы можете приписывать мне любые преступления, но настоящее–то мое преступление совсем в другом. В том, что я так и не смог понять, как можно вас остановить. Я много лет ловил обрывки разговоров, смотрел на людей, которые успели побывать под следствием… запоминал, сопоставлял… и понял, что все эти слухи появляются не просто так. Вы сами же следите за их распространением. И даже отпускаете мыслепреступников, чтобы дать остальным на них полюбоваться и представить себе то, что с ними делали… Вам очень важно, чтобы люди верили, что вы ломаете любого, кто к вам попадает. Я поделился этой мыслью с Лили — она в тот момент уже была больна — и она сказала, что думает точно так же. И добавила: вся эта пирамида лжи стоит на том, что человеческое в людях — относительно, а боль и страх, которые испытывает человек, напротив, абсолютны. И вы знаете, я понял, что она права! Тогда мне стало ясно, что придется пойти до конца. Словом, я должен был попасть сюда и доказать вам, что вы ошибаетесь.
Император — раб своего титула, чьим жизненным девизом стала фраза "должен — значит, можешь". Его лучший друг и преданный телохранитель мессер Ирем. И… бастард, когда-то отданный на воспитание в приемную семью. Пока правитель и его помощник предпринимают все усилия, чтобы спрятать мальчика в укромном месте и избавить от опасностей, связанных с его происхождением, их одинадцатилетний подопечный приходит к выводу, что он уже достаточно взрослый, чтобы начать самостоятельную жизнь. К примеру, выбрать себе имя и поступить в ученики в соседнем городе.
Война между сторонниками трона и мятежниками складывается не в пользу первых. Говорят, что темный маг предложил предводителю мятежников свои услуги, получив за это право проводить магические опыты на пленных. Пропадают посланные в рейд разведчики. Крестьяне в деревнях болтают о «кромешниках». Узнать, что происходит, отправляется бастард по кличке Меченый, поклявшийся покончить с темным магом раз и навсегда. Но охотник в любую секунду может превратиться в жертву, а друзья не всегда смогут оказаться рядом. И тогда придется полагаться на того, кто всегда был твоим врагом.
Нельзя покончить с рабством, выкупив из неволи одного-единственного человека. И тем более нельзя пытаться взваливать на себя всю ответственность за судьбу тех, с кем вас свела война. Четырнадцатилетней Рикс, оруженосец лорда Ирема, из раза в раз оказывается перед одним и тем же выбором: смириться с собственным бессилием или вмешаться в ход событий и вопреки всякой очевидности надеяться на лучшее. Ему придется убедиться в том, что вера в собственную правоту имеет свою цену, и эта цена бывает непомерно высока.
…об "отформатированных" почти никогда не говорили. Все, что было как-то связано с этой опасной темой, окружало абсолютное молчание.Все началось с законов против геев. Автостопщики и неформалы, не желающие признавать общественных порядков, вскоре тоже оказались за чертой закона. А потом туда попали левые, посмевшие вступиться за три первых группы. Мы были социально-вредной, нарушающей всеобщее спокойствие прослойкой населения, и общество дало понять, что не желает нас терпеть. Нас не хотели видеть. Не хотели знать, что мы все еще существуем.Много лет назад нацисты истребляли поголовно всех евреев.
Дореволюционный студент, сын санкт-петербургского приват-доцента, увлеченный революционными идеями, попадает в феодальное общество и чуть ли не в первый же день совершает проступок, за который его приговаривают к каторге. Юношу выкупает местный офицер...
Хочешь выжить в чужом мире? Тогда надо быть сильной. Хочешь, чтобы выжил твой ребенок? Будь аккуратной и следи за каждым своим словом, каждым своим шагом. Принцы, эльфы и маги это конечно хорошо, но их мало и на всех попаданок не хватает. Да и нет в этом мире эльфов, магии мало. Да и она доступна немногим. Так что, милая, ты теперь не Марина, ты теперь Маяна. И не компьютер твой рабочий инструмент, а тряпка и нож. Не кабинет твое рабочее место, а кухня. Борись, ищи выход, другого не дано. А удачливые блондинки-попаданки (а ты вообще не блондинка) это сказки.
Я, Ариана, Ее Высочество королева Виаллийская, урожденная принцесса Сантонийская. В моей жизни было все… И несчастная первая любовь, и предательство, меня пытались убить, я потеряла ребенка… Но это все мелочи… Это все не так важно, потому что я встретила свою судьбу, своего единственного мужчину. Дитрих. Тот, кто неожиданно положил к моим ногам весь мир, тот ради кого и для кого бьется мое сердце и поет моя душа.
Я бы мог найти десятки причин, почему никогда не был счастлив здесь и сейчас. Такова моя жизнь: она предоставляла мне уйму вариантов, но я всегда выбирал самый худший из них. Родиться в семье Граниных, возможно, не было самым худшим вариантом, но и назвать это путёвкой в счастливую жизнь трудно. Одно короткое лето перевернуло мои представления о мире с ног на голову. Мир соприкоснулся со мной, а я – с ним. Это мгновение навсегда изменило меня. В оформлении обложки использована фотография автора Ben Sweet c сайта unsplash. Содержит нецензурную брань.Эта книга – участник литературной премии в области электронных и аудиокниг «Электронная буква – 2019».
При отступлении из ранее захваченного Каменца-Подольского, турецкий султан МагометIV принял довольно таки странное решение оставить казну османской империи и регалии своей царственной власти в пределах покидаемого им города. Занятно? Не правда-ли?Местное население поясняет сей шаг султана присущей якобы ему алчностью, самонадеянностью и заслепившей жаждой скорого реванша над Речью Посполитой. Подобное отчасти верно, но это ещё не вся доля истины.
