Там, где нас есть - [102]

Следующее мое пробуждение случилось часа через два с половиной. Звонили в дверь. Позвонят, подождут реакции, опять позвонят. Спросонья я подумал, что меня настигла кара за издевательства над телефонными продавцами. Они долго терпели, крепились, а сейчас собрались большой толпой с дрекольем и решили надрать мне задницу отныне и навеки. Поглядев не до конца открытым оком в прицел глазка, я даже слегка удивился, разглядев там старушку в очках и платке. Чего, думаю, пришла благодарить за спасение от супостатов? Могла б и подождать, пока я сам отскребусь от постели, а потом уж.

Крикнув «Секунду!», я пошел натягивать штаны. Даже очень благодарная бердичевская пенсионерка не так меня поймет, если я распахну перед ней дверь, облаченный в красные трусы до колен, расписанные рыбками и поплавками. Думаю, вид моей спальной майки тоже никого не восхитит до слез, но все ж без штанов — это крутовато. Натянув треники и глянув на часы, я со вздохом пошел открывать.

В проеме двери стояла пожилая женщина в платке, кофте и цветастой юбке. И в огромных шелковых шароварах под. Она тут же разразилась руладой, в которой множество шипящих пересыпалось мягкими знаками. И что это означает?

Надо помнить, что я еще не совсем проснулся и в первую секунду мне помстилось, что я мгновенно забыл иврит. От потрясений и переживаний жизни, ага. Я слышал, бывает такое.

Но чу, что это? Я смутно различил слова «господин», «электричество», «на минуточку» — и снова все сплелось в мелодии, напоминающей дуэт соловья и змеи.

Тут я ее припомнил.

Некоторое время назад в квартире под нами жила чета выходцев из Ирана, парсим по-нашему. Они долго были бездетны, потом обзавелись двумя чудными, черноглазыми и вихрастыми девочками-погодками и поменяли квартиру. А в этой поселили свою пожилую родственницу, вроде мать кого-то из них. А может, и нет, кто их разберет, это ж парсим, у них все не как у людей, вон на каком языке говорят.

Госпожа Мадждали, припомнил я ее фамилию, соседкой была недокучливой. Не заводила попсу на весь дом, не устраивала пьянок с вызовом полиции в три часа ночи, не просила занять денег навсегда и не бросала мусор под окнами. Чудо, что за соседку оставили по себе супруги Мадждали, покинув наш дом и район.

Между прочим, был у меня с ними раз инцидент. Приходит ко мне сосед и говорит, что хотел бы перенести канализационную трубу в кухне, не буду ли я против? Нет, я не был против, так я ему и сказал и закрыл дверь. И думал, что закрыл дело.

Через пару недель является он опять и говорит, что все готово и он договорился с сантехником, он трубу перенесет, с тебя, господин Борух, полштуки шекелей.

Э-э-э-э-э, не понял? Ну как же, он говорит, ты ж собираешься канализацией на кухне пользоваться? Собираюсь, говорю, но трубу-то ты переносишь у себя на кухне, твоя идея, мне она ничего не печет. Моя идея, не спорит сосед, тоже, между прочим, довольно смирный по жизни, но заплатить надо пополам, поскольку выше труба уже твоя.

Тут я понял, что анекдоты об экономности выходцев из Ирана, по-нашему парсим, содержат в себе толику правды. Немалую толику правды даже.

Чтоб не отнимать время, скажу, что трубу мы все-таки потом перенесли, обошлось мне это в три сотни, и, беря эти три сотни, он мне сказал раз двадцать, что исключительно из любви ко мне и желания сохранить добрососедство он не подал на меня в суд. Ну ладно, он же парси, чего с него взять.

В общем, сон улетучился, стоит передо мной госпожа Мадждали и хочет чего-то на минуточку, связанное с электричеством. Ну пойдем, пойдем, говорю ей и делаю приглашающий жест рукой, поскольку на иврите бабуля ни здрасте ни до свидания. Совсем то есть. Как прямо из Бердичева приехала.

В щитке был непорядок. Предохранители упали, а поднятые не хотели так оставаться и снова падали как подкошенные.

— Непорядок, — говорю я госпоже Мадждали, чтоб она была здорова, а то она сама не видит, что дела хреновые. Иллюстрирую качанием головой и поджиманием губ.

Она с готовностью соглашается и исполняет короткую арию на фарси.

Ладно, пойдем поглядим, что у нее там включено. Вроде ничего. Так-так. Опять пытаюсь придать предохранителям боеготовный вид. Нет, не хотят браво торчать вверх, сволочи, что ты будешь делать, не их день.

Она мне опять щебечет что-то, невнятное мне, делая ничего не поясняющие жесты.

И этот танец с саблями продолжается минут десять. Такой вот у нас происходит диалог путешественника Миклухо-Маклая с папуасом, причем каждый уверен, что папуас — это не он.

Хорошо, думаю, и вслух произношу: «Хорошо». Кивает согласно, знает, значит, такое слово. Говорю ей, сопровождая жестами:

— Тут. Ждать. Я щас.

Подкрепляю слова жестом и двигаю в трениках и в своей ненаглядной майке прямым ходом на рынок, он у нас неподалеку. Должен же там хоть кто-то говорить на фарси и на иврите одновременно. Или хотя б на фарси и на русском. А то мы с госпожой Мадждали так до вечера друг друга не поймем. А электричеству вообще по фигу, оно не спешит, и отсыпаться перед ночной ему не надо.

Останавливаюсь посреди рынка, он не очень большой, и громко спрашиваю:

— Эй, кто-нибудь тут говорит на фарси? Надо человеку помочь, он иврита не знает.