Там, где цветет Ситхмой - [44]

В южной части Шанского нагорья, в долине Ньяуншве, которая лежит на высоте примерно 700 метров над уровнем моря, распласталось озеро Инле, второе (после Индоджи) по величине естественное озеро страны. В Его относят к реликтовым водоемам, и когда-то оно К занимало гораздо большую площадь, чем теперешние свои 100 квадратных километров. Слишком интенсивно наступают берега, тростник отвоевывает себе все больше места.

Озеро мелеет. Пагубно сказалось вторжение человека ка, поселившегося здесь еще во времена Паганского В государства. Давно распаханы под посевы многие сотни гектаров земли вокруг озера, выкорчеваны леса, сглажены лесистые холмы, вследствие чего обнажилось кое-где илистое дно. Специалисты утверждают, что, если не будут приняты эффективные меры, озеро погибнет через 50 лет. Естественное заболачивание, разрастание водных растительных плантаций и интенсивное озерное сельское хозяйство обострили проблему до необходимости срочной консервации Инле. В апреле 1978 года вступил в силу проект по спасению озера, рассчитанный на 10 лет. На пустынных 100 акрах земли появились первые лесопосадки. Каждый год будет озеленяться 250 акров. К кампании за жизнь озера подключено местное население.

Инле изменчиво, непостоянно. Подуют муссонные ветры — и взбунтовавшееся небо обрушивает на землю потоки воды. Тогда вышедшее из берегов озеро трудно измерить. Колебания уровня воды в дождливый и в сухой сезоны значительны. Средняя глубина Инле колеблется от двух до семи метров. Со всех сторон, кроме южной, к Инле спешат реки и ручьи, питая его прозрачной водой. Речушкой Билу озеро делится избытками влаги с рекой Нампун, вливающейся в Салуин. С двух сторон к озеру близко подступают невысокие горы, защищая его от сильных ветров, с двух других сторон оно всегда открыто солнцу, которое прогревает его воды до 20 градусов.

Когда душная тропическая ночь, полная тревожных звуков и пряных запахов, уходит от соприкосновения первых лучей с мерцающей гладью, над Инле поднимается пар. Словно дымок от погашенного костра, он стелется в безветрие над белыми, желтыми, розовыми головками водяных лилий, обволакивает прибрежный камыш и тростник, зеленые островки на высоких сваях, поднимается к золотым зонтикам пагод.

Рано пробуждается жизнь в огромной чаше Инле — в всплесках проголодавшихся рыбешек, крике пикирующих на воду чаек, в позывных горластых петухов. И вот уже слышится отдаленный рокот мотора, тяжелой гирей висящего на хвосте узкой длинной лодки. Такие же утлые, почерневшие от воды суденышки покачиваются на привязи у бамбуковых хижин под тростниковыми крышами с плетеными навесами над прорезями оконных проемов-. Хижины эти располагаются на платформах, которые лежат на поднимающихся на 2–3 метра над водой прочных сваях, упирающихся в илистое дно.

Сходит предрассветная пелена, и перед глазами встают целые кварталы домишек «на ходулях». От высокого порога деревянная лестничка ведет вниз, к площадке причала. Дома то теснятся в пробитых среди озерных зарослей коридорах, то вытягиваются в строгую линию, образуя улицы. Нередко высокие дугообразные мостки связывают две части улицы, обеспечивая движение как пешеходов, так и водного транспорта. В пристройках-двориках (также на сваях) дымятся очаги, играют дети, топчется домашняя мелкая живность, в том числе рыжие собаки. Кто укладывает на дно лодок товары, чтобы везти их на продажу, кто готовит семейный десант для вылазки на городской рынок, до которого отнюдь не рукой подать. Озеро давно служит пристанищем народа, когда-то изгнанного с равнинных земель шанами и приспособившего его для жизни. Точную дату расселения здесь инта никто не знает. Может быть, помнят это плавучие травянистые островки и голубые цветы бедар, вздрагивающие от набегающей волны, или молчаливые скалы вдали, обросшие дикой тропической растительностью.

Местный старец с застывшей печалью в глазах покачал головой, будто силясь припомнить давно минувшее, некогда пережитое или рассказанное. Губы разошлись в хитроватой улыбке, собрав в уголках мелкую сеточку морщин.

— Разве можно все упомнить? Много тут побывало туристов, и все спрашивали, откуда пришли инта, — словно пропел на высокой ноте старик. — Здесь, на дне озера, покоятся наши предки. В этих бедных хижинах На воде рождаются наши дети. Инта не знают прошлого, живут настоящим и будущим, — закончил он, словно устав.

Как бы то ни было, озеро хранит немало преданий и легенд о происхождении своих обитателей, в, которых можно найти и крупицу правды. Вот одна из них.

Когда-то, в очень давние времена великих переселений, ветры судьбы подняли с нагорий Западного Китая племена и направили их в сторону нынешней Бирмы. По стране растеклись три миграционных потока тибето-кбирманской языковой группы. Один спустился вдоль реки Иравади на юг и остался в центральных районах и в Нижней Бирме, другой пересек в верхнем течении полноводную реку и потянулся в горы, на запад, третий облюбовал междуречье Мали и Нмайкхи и северную горную часть. В пути каждая из групп раскалывалась на более мелкие подразделения, которые, в свою очередь, также дробились в поисках плодородных долин, богатых зверьем лесов, чистых источников. Где-то среди первопроходцев пробивались к новым землям и предки инта, имевшие большое сходство с бирманцами и тавойцами.