Там что-то есть - [3]

– Можно я себе еще налью? – стоя рядом с чашкой в руке, молодой человек напомнил ей – нет, не Доуи, тот унаследовал карие глаза Нааса и совсем ничего – по ее линии, а Германа, сына ее сестры Мими. Такая же блестящая светлая бородка, придающая ему мужественность. Небольшой розовый нос. И розовые губы – обветренные, как у мальчишки.

– Конечно, конечно! Берите еще печенье, не стесняйтесь! И вы, миссис Россер! В кухне еще целое блюдо. Все время забываю, что дети разъехались, – пеку больше чем нужно…

Девушка наконец-то улыбнулась.

– Спасибо, я возьму галету.

– Рада, что вам нравятся мои галеты – это старинный фамильный рецепт. Не сомневаюсь, усадьба Клейнхена придется вам по душе, мне лично там всегда нравилось. Наас – говорю, бывало, мужу, – вот где нам следовало бы поселиться! Конечно, здесь у нас чудесный дом, но он стал велик для нас двоих. Столько работы… и все на мне! Не выношу, когда в доме чужие люди. Не по мне это – запирать буфет с сахаром и чаем; лучше уж я буду все делать сама. Терпеть не могу, когда посторонние за спиной…

– Ну, здесь бояться нечего, – поспешил Наас исправить ее оплошность.

– Конечно, конечно, здесь совершенно безопасно. Я по целым дням одна, только собака во дворе, и то старая – вон, даже не шелохнулась, когда вы приехали. Бедняжка! Здесь тихо, не то что по другую сторону от города. Там не то что водопроводный шланг – даже забор унесут – все, что угодно! Но здесь… вас никто не побеспокоит.

Молодой человек все еще сомневался.

– Далеко отсюда до ближайших соседей?

– Нет, недалеко. В трех-четырех километрах усадьба Рейнеке – сразу за пустырем. Здесь есть небольшой пустырь, часть настоящего вельда[3], сразу за южной границей нашего участка.

– А с других сторон?

Молодой человек переглянулся с женой, которая сидела, сдвинув колени под длинной юбкой. Чашку она поставила на колени и, кажется, не очень внимательно слушала.

Ее муж улыбнулся хозяевам.

– Нам бы не хотелось жить за городом – и страдать от шума.

Наас расхохотался и, уперев руки в колени, доверительно наклонился вперед. За многие годы у него выработалась система жестов для каждой стадии заключения сделки.

– Вы не услышите ничего, кроме птичьего пения.

* * *

Во второй половине дня в четверг четверо знаменитых врачей: патолог доктор Милтон Кэроу, специалист по челюстно-лицевой хирургии Грэм Фрейзер– Смит, гинеколог Артур Метус и хирург-ортопед Дольф ван Гельдер – сошлись для партии в гольф на площадке в Хаутоне.

Все эти медицинские светила имели ученые степени, полученные дома и за рубежом. Их не вызывали к больным в любое время суток, как простых практикующих врачей; а так как многие молодые медики эмигрировали в более благополучные страны – Америку, Канаду, Австралию, – больным ничего не оставалось, как выздоравливать (срок предварительной записи был не меньше трех месяцев) или попросту умирать – в этом случае вступало в силу принятое Ассоциацией медицинских работников правило: за любой, даже несостоявшийся, ранее назначенный прием нужно платить.

В два часа дня великолепная четверка, издавна состоящая членами Хьютонского клуба, явилась на заранее – примерно за такой же срок – назначенную встречу по гольфу.

В тот день Фрейзер-Смит и ван Гельдер играли на редкость слаженно, зато Метус то и дело подводил Кэроу, и это служил источником веселья для всей компании. Ибо таков был стиль их общения – добродушное подтрунивание. Без ошибок было бы не над чем подтрунивать. Однако героем дня стал не Метус, прозванный за неуклюжесть «руки-крюки», а Фрейзер-Смит, неожиданно пославший мяч в гущу окружающих поле для гольфа деревьев.

Ван Гельдер застонал от досады. Фрейзер-Смит разразился проклятиями в собственный адрес, что еще больше развеселило Кэроу с Метусом. Потом Кэроу, запомнивший то место, куда полетел мяч, в самом добром расположении духа направился вместе с близоруким Фрейзер-Смитом в сторону деревьев.

– С какой стороны куста? Здесь? Сроду не найду этот поганый мяч. – Тридцать лет назад, на стажировке в больнице Гая в Лондоне, он набрался английских ругательств и с тех пор не упускал ни единой возможности попрактиковаться.

Ни высокая должность в клинике Мейо, ни постоянное участие в качестве почетного члена в международных конгрессах по судебной медицине не помешали Кэроу ответить с грубой простотой сына местечкового еврейского лавочника:

– Что, парень, хочешь, чтобы я заехал тебе по роже? Да вон же там, левее.

И вдруг в том месте, куда пялились оба крупных специалиста, кто-то – или что-то, стоящее на четвереньках – выпрямилось во весь рост. Его силуэт мешали разглядеть очертания деревьев. Был момент, когда он и Фрейзер-Смит смотрели друг другу в глаза. И вдруг «оно» пустилось наутек, ломая кусты и ветки. Кэроу завопил – довольно по-дурацки, как он сам потом был вынужден признать:

– Эй! Эй!

– Значит так, – делился он впоследствии своими впечатлениями в клубе, не жалея красочных подробностей, – я было решил, что он поймал мяч старины Грэма, и хотел сказать большое спасибо, потому как мы с Метусом играли как пара клоунов и еще неизвестно, как бы выкрутились…

Фрейзер-Смит был уверен в том, что «оно» вскарабкалось на дерево, хотя когда великолепная четверка подошла поближе, там никого не оказалось. Метус заявил: если бы не газетная шумиха по поводу обезьяны, у них бы даже мысли не возникло, что это не какой-нибудь безработный негр из алкашей, что залезают в кусты, дабы хорошенько нализаться. Вот вам еще одна проблема для содержателей клубов: никакой забор не спасает ни от бродяг, ни от мусора, который они после себя оставляют. Под тем самым деревом, на котором Фрейзер– Смит якобы видел… там валялась целая куча пустых банок из-под пива… В общем, в газетах сообщалось об обезьяне, а мы видели… что-то большое, черное… да, у него еще был шрам… сами знаете, как трудно разглядеть физиономию черномазого в тени между листьями.