Талисман Шлимана - [68]

Вот так и окончится путь мой после гибели мира. Она с усталой покорностью смотрела на гору Гюхту. Протянула руки.

– Друг мой, далекий друг мой. Против проклятия слабо благословенье.

И вдруг услышала дальний голос, странные слова. И удивилась, поняв их.

Что ж, ахеяне, слез моих не увидите вы. Я украшу прическу жемчужного нитью и серебряной лентой. И тут до Гелии издали, из рощи за покоями царицы донеслась песня. Ее и раньше часто пели здесь критянки. И она вдруг именно сейчас поняла о чем та давняя песня.

Древняя песня из мрака.

Я не хочу быть жертвой.

Я поднимаюсь.

Ты разве не понимаешь?

Ты не понимаешь?

И швырнула ленту.

Гелия стояла и слушала, и в душе рождались вопрос и надежда.

Кто-то пел плач о девушке с серебряной лентой.

Племена уходят и племена оставляют землю.

Разве есть ответ на вопрос богини?

Я выбросила ленту, серебряную ленту.

Мой милый сказал:

«Швырни серебряную ленту».

Глухо звеня, упала она вдали от могилы,

От подземелья, где погибают жертвы.

Я не хочу жертвой быть принесенной.

Мой милый сказал:

Пойдем по светлым ступеням,

Зиккурат строили для пути

К светлому богу.

Упала звеня серебряная лента.

Воин нашел ее.

Почему люди не летают, как птицы?

Я бы вырвалась и полетела к морю.

Ты, странник, услышь – это

камни поют и кричат от боли.

О серебряной ленте, что жжет мне руки.

О девушки Ура, сорвите с волос ваши ленты.

Есть другое счастье, девушки Ура -

песни, что поют в лугах, цветы и птицы.

Туда, к далекому морю…

Если б люди умели летать, стали б они счастливей?

Ты смертью моею не станешь счастливей, царица.

Никто не станет счастливей чужою смертью.

Смертью девушки, что любила в городе Уре.

Но ты, песней моею станешь счастливей, милый

Ищите скорей у камней и у солнца ответа,

По ступеням идите, по скалам и зиккуратам.

Спросите,

для чего умирает девушка из Ура?

– Разве я могу наделить словом и судьбой? Что она поет? Ее песня разрушает мою силу. Она переворачивает мир. Слова, созданные женщиной, должно петь на языке женщин, – с ужасом шептал жрец, слушая ее голос, доносящийся из-под плиты, лежащей на могиле царицы.

Уже в гостинице я снова перечитывал этот странный рассказ: жрец, воин и стражник слышат эту песню. Вот оно – то чувство. Я вспомнил и как профессор говорил: «Судьбой и словом, что тут не понятно, мне иногда, Глеб, шумеры очень понятны».

А вот мне – нет. У них у шумеров, женщины, например, должны были говорить на особом языке женщин, а не мужчин. И мало ли еще чего странного там было. Но таинственный, пусть и отрывочный, неумелый сюжет затягивал меня. Я пытался как-то в нем разобраться. Эта странная песня из могилы? В начале рассказа было вот что: она любила, блудница на пороге храма, жрица богини Инанны. Обнимала иноземца из дальнего края. И он пытался разгадать тайну ее губ, тайну великого соединения.

Жриц этого храма не брали в наложницы даже цари. Это было бы бессмысленным святотатством. Сладчайшие девушки покорялись лишь какой-то магической прихоти или звездам. И в то же время сладостно одаривали своим певучим телом нищего, пришедшего к порогу храма. (Вспомнить Энкиду).

В чем тайна губ твоих, девушка из Ура?

Я читал о древней страсти и подумал – как мы живем? И насколько счастливее были мужи древности, верившие в магию жриц, превращавших мужчину в бога, встречая его на пороге высоких дверей полутемных храмов, жриц, отдающихся с божественным, священным трепетом в таинственных гротах и рощах. А вы испытать такого не хотели бы? И это мы заменили чем-то обыкновенным. Да мы просто боимся той давней, дикой и чудной песни, что скрыта в глубине жизни. Той, что заставляла полководца бросить все и помчаться за кораблем Клеопатры. И иногда мы вдруг слышим…

И воспоминание о девушке из Ура как заклятье войдет в душу и тело ее возлюбленного. Он из дальних краев и ему понятно колдовство песни ее тела.

Но он не понимает того жуткого, что должно с ней произойти и перед чем она покорно склоняется. Дарившая ему божественную радость должна стать жертвой в могиле царицы? А она шепчет:

– Почему, почему ты не можешь понять меня, милый?

– Ты какому богу приносишь жертву? Нет на свете ступеней, что приведут к свету чужою смертью.

Воины гибнут в бою, но ведь это не битва. А если это ошибка, и не нужна богам твоя жертва?

Всего того, что происходит между ними, когда он обнимает ее, бунта любви против богов и жрецов не показано в записях, есть лишь две фразы:

Ему дано познать песню ее тела,

И вот отшвырнув ленту, которая должна бы быть во время жертвоприношения на ее черных волосах, она восклицает:

«Не хочу я жертвой быть принесенной».

Свободно и легко бросает она ее, и та, звеня, катится по камням. Этот непередаваемый звон заставляет вздрогнуть жреца и стражника, стоящих у могилы царицы. И по нему жрец находит влюбленных.

Но иноземный воин смотрит на него как-то светло и доверчиво. Ему кажется, то, что им сейчас открылось, можно объяснить и подошедшему жрецу.

– Жрец, наделила она меня словом и судьбою. Жизнь готов отдать я за эту деву. Жертву недоброй богине сочту я позором. Истине не нужны кровавые жертвы.

– Смирись, тебя ждет гнев богов, это страшнее смерти.

– Ты просто трус, жрец, не воин. Способен лишь дев на закланье вести.