Церемония закончилась, и в первый раз с той минуты, как преподобный Дж. Л. Филлипс начал службу, Лиз подняла глаза от ложа, где распростертым лежал ее отец, наполовину скрытый одеялами и расшитым покрывалом. Герцог, с ледяным лицом, теперь – о ужас! – ее муж, выглядел не более довольным этой свершившейся сделкой, чем она.
Глядя с высоты своего роста в сверкающие глаза своей молодой жены, Грэй молча сознался, что она совсем не та женщина, какую он себе представлял. Она была полной противоположностью его первой жене Камелии – бледной и нежной, как одноименный цветок. Воспоминание о белой коже и прекрасных золотистых волосах легкой тенью легло на его холодное лицо.
Лиз увидела его потемневший взгляд, и ее тонкие золотисто-каштановые брови сошлись, проложив морщинку на позолоченной солнцем переносице. Хотя она была женщиной высокого роста, тень холодно-сдержанного герцога полностью закрыла ее, когда он мягко привлек ее к своей мощной груди. Несмотря на наставления преподобного отца, она оказалась совершенно неподготовленной, когда герцог склонил голову для поцелуя. Ее чувства смешались, когда его губы дразняще прижались к ее губам. Как это случилось, что такой холодный мужчина опалил ее огнем? Опасный! Доказательство того, что слишком красивый герцог – опасен!
Грэй был выбит из колеи впечатлением неопытной, но подлинной страсти этой своеобразной красавицы, а Лиз совершенно обессилела от ощущения его мощи. Это было совершенно неизвестное ей ощущение и, она уверила себя, чрезвычайно неприятное. Она решительно затушила разгоравшееся пламя, напоминая себе о больном отце и жалостном осознании того, какое чудовищное обязательство она на себя взвалила, и как оно полностью смешало все ее планы на будущее. В короткие часы между ее отказом от брака предыдущим вечером и этим моментом весь ход ее жизни, так тщательно ею продуманный, был сразу и основательно изменен.
Стоически сжимая все еще пылающие губы, Лиз напомнила себе, что ради любви к умирающему отцу она пошла бы и на большие уступки.
– Благодарение Господу, кончилось. – Сэмюэль отбросил одеяла, соскочил с кровати и сорвал ночную сорочку, под которой обнаружился костюм. – Когда этот проклятый буран задержал поезд, Лиз, я боялся, что все потеряно, но мы уложились вовремя, правда, Грэйсон? – Его звучный голос нисколько не заглушался носовым платком, которым он энергично тер лицо и шею.
В шоке Лиз смотрела на своего «больного» отца, внезапно представшего в добром здравии и буквально стиравшего свою болезненную бледность. Пудра? Белая пудра! Ее одурачили! Одурачили при помощи такого приема, каким пользуются на сцене! Женщина, озабоченная стремлением к молочному цвету кожи, вероятно, распознала бы это с самого начала.
Грэй был потрясен в равной степени и мог бы счесть эту невероятную сцену забавной, не будь он сам объектом мистификации.
Упираясь в бока кулаками, Лиз набросилась на единственного мужчину во всем мире, которому, она могла поклясться, можно было доверять.
– Ты разыграл меня как дурочку! – Голубые глаза горели бешенством. – Мой собственный отец сделал из меня дуру! Дуру и, хуже того, – жену.
– Ну, Лиззи, ягненочек. – Сэмюэль отбросил испачканный платок и обнял дочь за плечи. – Ты знаешь, я никогда не сделал бы ничего такого, что причинило бы тебе боль. Никогда. Я только нашел тебе такого мужа, от желания заполучить которого все твои одноклассницы упали бы в обморок.
Грэй ужаснулся, когда до него дошел смысл слов Сэмюэля. Хотя из слов последнего можно было заключить обратное, на самом деле он был невольным и безвинным участником этой невообразимой сцены. Более того, он с растущим раздражением наблюдал за горячей перепалкой между отцом и дочерью. У этих американцев совсем не было чувства приличия, никакого воспитания и сдержанности, которые не позволили бы вести себя подобным образом перед преподобным отцом и, хуже того, перед слугами, присутствовавшими в качестве свидетелей.
Краем глаза Лиз заметила недовольство герцога и поняла ее причину. Ей нисколько не было стыдно. Она была бы очень довольна, если бы весь мир узнал, что этот брак – просто фарс. Лиз вывернулась из рук отца.
– Тогда тебе надо было выдать замуж за герцога моих бывших одноклассниц. – Жгучий взгляд остановил снова потянувшиеся было к ней руки. – Ты предал меня! Ты использовал мое беспокойство за тебя, мои чувства к тебе, чтобы заманить меня в это… это замужество. Ты украл у меня все, что я люблю, все, начиная от Дабл Эйч и кончая отцом, который, как я думала, любит меня достаточно сильно, чтобы уважать мое стремление к самостоятельной жизни в Вайоминге.
Лицо Сэмюэля побелело на этот раз без помощи пудры.
– Лиззи, я действительно люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что сделал все это исключительно для тебя. – Неуверенность его скорбного голоса сама по себе звучала как мольба. – И я не украл у тебя ранчо. По условиям брачного договора, Дабл Эйч действительно стало твоим, и только твоим. Это мой свадебный подарок тебе.
