Талисман Авиценны - [6]

— Лжешь, — сказал он юнцу, — запрещает ислам

Кистью к лицам касаться людским.

— Что же делать, учитель, но я видел сам

И рисунок, и подпись под ним.

Приглашенье к султану Махмуду в Газну

И посулы немалых наград

Тем, кто скажет властям, где найти Ибн Сину,

Если сам ты явиться не рад.—

Ибн Сина полуслушал, в беду погружен,—

Что за новость в исламских делах?

Впрочем, если Махмуд пожелает, то он

Сам себе и султан и аллах.

А откуда ж портрет? Было, помнится, так —

Там, в Хорезме, в их век золотой,

В час застолья, шутя, математик-чудак

Набросал его профиль крутой.

Подивились друзья, как похож его рот,

Бороды зачерненный овал.

И не знал Ибн Сина, что портрет его тот

Прямо в руки Махмуда попал.

А Махмуд объявил, что желает аллах

Так размножить портрет, чтобы он

В сорока городах на соборных стенах

Был для всех мусульман утвержден.

Тень султана тянулась за ним по песку.

Ставя каждому шагу предел.

— Прочь, — сказал он незваному ученику.

С камня встал, на котором сидел.

Донеси, — он сказал, — сразу станешь богат.—

Но вцепился в халат Джузджани.

Ибн Сина попытался отдернуть халат.

Джузджани удержал.

                              — Не гони! —

Ибн Сина недоверчиво из-под руки

Кинул взгляд вдоль его худобы.

— Что ж ты хочешь?

— Хочу к тебе в ученики,

В слуги, если прикажешь — в рабы.

Я спешил, чтоб с тобой не случилась беда,

Чтоб сказать: тебя ждет кабала.

Завтра утром придут за тобою сюда

Стража, кади-судья и мулла.

…Той же ночью ушли из Джурджана они,

С этой ночи вдвоем навсегда.

От одной западни до другой западни

Шли, стремясь не оставить следа.

Ученик оказался понятлив и смел

И словами негромкими здрав.

И уже он лекарства готовить умел,

Находить сочетание трав.

Ибн Сина помогал ему взрезать черту,

За которой бесстрашнее взгляд.

Тот одни его мысли хватал на лету,

А к другим еще был глуховат.

Тяжкий путь их сначала повел на восток,

Но в мечети глядел со стены

В каждом городе на перекрестке дорог

Злополучный портрет Ибн Сины.

Зря учитель лицо от людей закрывал,

Неуверенный был его шаг,

И, казалось, грозит ему каждый дувал,

Узнает его каждый ишак.

Вот схватил его за руку нищий старик,

Хитрым взглядом блеснув молодым.

Упустил. И вослед ему выдохнул крик,

И погнался, хромая, за ним.

Повернули на запад. В обход городов

По пескам пробирались они.

Вот когда Ибн Сина оценить был готов,

Что с ним рядом идет Джузджани.

Этот мальчик, едва начинающий жить

В бормотанье верблюжьих копыт,

Был согласен не спать, и не есть, и не пить,

Лишь бы только учитель был сыт.

Шапку дервиша, плащ весь в заплатах дорог

Он достал, чтобы легче был путь,

Чтоб без страха учитель и друг его мог

В городской чайхане отдохнуть.

Ощущая беду, все быстрей и быстрей

Ибн Сина покидал города.

И пришел наконец он в приветливый Рей,

Где царила тогда Сайида.

Он лечил ее сына, завел себе дом.

Весь в плену рукописных листков.

И уже, как всегда, появилась при нем

Стайка юношей учеников.

Вновь больные тянули ладони к нему.

Но недолго ласкал его Рей.

Запылали лачуги в лиловом дыму…

Что случилось?

— Махмуд у дверей.—

Снова тихий верблюд безотказно возник.

Вот приют твой — верблюжья спина.

В тертом вьюке листки недописанных книг

И лекарства твои, Ибн Сина.

Лишь до первых барханов успели дойти

И еще не спустился закат,

Как послышался топот и свист позади —

Это кони за ними летят.

И передний впритык осадил скакуна,

Крикнул, счастлив удачей и зол:

— О великий мудрец, шейх-раис Ибн Сина,

Наконец-то тебя я нашел!

— Кто ты?

            — Добрую весть мои кони несут.

Чтоб тебе не скитаться в песках,

Ждет в Газну тебя сам ясноликий Махмуд,

Значит, сам милосердный аллах.—

На закате пустыня песками красна.

Все иным в этот миг предстает.

— Я не тот, кого ищешь, — сказал Ибн Сина.

Джузджани отозвался:  — Не тот.—

Всадник грудь почесал узловатой рукой.

— За тобою следим мы давно.

Лишь Махмуд тебе даст и приют и покой,

Без него пропадешь все равно.

Он — десница аллаха и он — его меч.

Он зовет тебя. А не пойдешь —

Кто же сможет тебя от расплаты сберечь?

Видит небо — горяч его нож.—

Дерзкий всадник с нерадостным жестким лицом

Ерзал весь, словно он танцевал.

А пока его кони и люди кольцом

Обвели, не приблизясь, привал.

Ибн Сина покосился на нож и копье.

Усмехнулся.

              — Ну что ж, не робей.

Вот, палач, беззащитное сердце мое.

Никуда не пойду я. Убей.

— Ищешь смерти? — Палач заглумился. — Не тут!

Не спеши… Как могу я посметь!

На кол, в петлю, в костер — коль захочет Махмуд,

Веселее придумает смерть.

Это просто — убить. — Всадник спрыгнул с коня.—

Нож мой маленький весел и шустр.

Но сначала ты вылечить должен меня —

Я, как пес шелудивый, чешусь.—

Закатал он свои шаровары.

                                           — Гляди!—

Грудь рванул, безутешен и лют.

На ногах раскорябано все, на груди.

Всюду смрадные струпья гниют.

Ибн Сина усмехнулся.

                        — Хватай же свой нож

И от собственной смерти беги!

Завтра заживо сам ты, злосчастный, сгниешь.—

А палач прохрипел:

                    — Помоги!

— Я не тот, — повторил Ибн Сина, приглядясь,

Словно язвы и струпья ценя. —

Если все-таки дам я волшебную мазь,

Ты оставишь в покое меня?

— Неужели поможешь? — воскликнул палач

И упал на колени в песок.

В грубый голос вплелись полустон-полуплач.