Талейран - [21]

По сути, Талейрану пришлось заново открывать для себя Париж, и начал он с того, что занял у Жермены де Сталь 25 тысяч ливров. Для кого-то это была бы огромная сумма, но не для Талейрана: с его привычкой «жить на широкую ногу» этого могло бы хватить месяца на три, не больше.

Сама Жермена в это время уже была увлечена 29-летним писателем Бенжаменом Констаном (его полное имя — Анри Бенжамен Констан де Ребек). Он, как и отец Жермены, родился в Швейцарии, а познакомились они с Жерменой в Женеве в 1794 году, когда она вместе с отцом отправилась в изгнание. После Термидорианского переворота они вместе вернулись в Париж, и там Констан принял французское гражданство, активно поддержав Директорию.

Об их романе с мадам де Сталь Талейрану стало известно практически сразу, но чувство ревности ему, похоже, было незнакомо. Во всяком случае, он и виду не подал, что его как-то задела связь «его Жермены» с этим человеком. Более того, он сам стал активно сотрудничать с Бенжаменом Констаном.

* * *

Как бы то ни было, прошло несколько месяцев, и Талейран получил от «пятиголовой» Директории портфель министра иностранных дел, заменив на этом посту гражданина Шарля Делакруа[144], «который был попросту неспособен выполнять свои функции»[145].

Произошло это 28 мессидора V года (16 июля 1797 года).

В это время его официальный отец был направлен Талейраном послом в Батавскую республику (Нидерланды). Тайна рождения Эжена Делакруа пока так и остается тайной. Кто-то из биографов видит его внешнее сходство с Талейраном, но оно неочевидно. Кто-то утверждает, что Эжен совсем не похож на своего официального отца, братьев и сестер, но это тоже не доказательство. Некоторые пишут, что Талейран был любовником мадам Делакруа, что Шарль Франсуа Делакруа был очень тяжело болен, что Талейран всю жизнь оказывал помощь Эжену Делакруа и т. д.

Сейчас практически точно установлено, что Шарль Франсуа Делакруа не был биологическим отцом Эжена Делакруа. Во время рождения последнего у него была огромная опухоль на животе, не позволявшая ему даже думать об отцовстве. Но какое все это имеет отношение к Талейрану?

Жан Орьё приводит следующие доводы. Первое: «мадам Делакруа и Талейран находились в очень интимных отношениях» (Orieux. Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 271–272). Второе: «Самый великий художник XIX века — Эжен Делакруа. Даже если бы Талейран за всю свою жизнь не сделал бы ничего, кроме этого сына, — какое произведение мастера!» (Orieux. Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 272.) Третье: «В момент рождения, в апреле 1798 года, никто не поверил, что ребенок родился от Делакруа — напротив, все подумали, что он от Талейрана» (Orieux. Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 273).

Французский историк Эмманюэль де Варескиель по этому поводу пишет: «Все те, кто любит форсировать черты своего персонажа, начиная с Жана Орьё, дали себя соблазнить, не беспокоясь о последствиях, об источниках или, точнее, об отсутствии источников. Раз и навсегда, Талейран не является отцом Эжена Делакруа» (Waresquiel. Talleyrand, le prince immobile. P. 209).

Как пишет биограф Талейрана Луи Бастид, «удивление было всеобщим»[146].

Одни биографы уверены, что в этом Талейрану вновь посодействовала Жермена де Сталь, а вот по мнению Шарля Огюстена Сент-Бёва, Талейран «понравился Баррасу, и через него он вошел в правительство»[147].

На самом деле, Талейран и сам внимательно присматривался к пяти директорам Республики. Для себя он «решал вопрос: искать ли себе нового господина или довольствоваться “этими адвокатами”, как они ни плохи?»[148].

Что касается Директории, то в ней, например, Жан Франсуа Рёбелль выступал категорически против Талейрана, считая, что тот состоит на тайной службе у иностранных держав. Остальные «внимали этим речам без малейшего протеста»[149].

Короче говоря, «все упования Талейрана были возложены на Барраса»[150].

Баррас, в свою очередь, понимал, что Талейран способен на многое. При этом правительству был необходим «хороший дипломат, тонкий ум, способность к долгим извилистым переговорам, к словесным поединкам самого трудного свойства. Он понимал, что эта сложнейшая дипломатическая функция есть та служба, та техника, та специальность, которая сейчас, в 1797 году, имеет и в близком будущем будет иметь колоссальное значение и которую не могут взять на себя ни адвокаты, ни генералы»[151].

Баррас ценил интеллект и образованность Талейрана, «его политический и дипломатический опыт. Баррас знал и то, что Талейран боится реставрации монархии. Иными словами, в создавшейся обстановке это был нужный лидеру Директории человек»[152].

В этой ситуации, по мнению Ю. В. Борисова, «настойчивые усилия мадам де Сталь создавали лишь яркий, шумный, но второстепенный фон, на котором и разыгрывался настоящий политический спектакль»[153].

* * *

С подобным утверждением согласиться трудно. На самом деле Жермена де Сталь вновь здорово помогла Талейрану, а ей, в свою очередь, помогал Бенжамен Констан. Каждое утро все трое собирались вместе и разрабатывали планы «атаки» на Барраса.

Но для начала Талейран написал ей: