Талант (Жизнь Бережкова) - [183]

Ниже была указана еще одна дата: «1929. Статья И. В. Сталина «Год великого перелома». Серго прочел вслух и эту строку, взглянул на нас и проговорил:

— Мы еще посмотрим, какие страны… Помните, товарищи, как сказано в этой статье? «Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда «определить» в отсталые и какие в передовые».

Держа в руках оба календаря, он усмехнулся.

— Ну вот… Мы-то все сумели сделать, чем они здесь хвалятся, а они далеко поотстали от нашего списка.

Он взглянул на Валю. Она, снова вспыхнув, сказала:

— Дайте мне этот прейскурант!

И сунула его в нижний ящик. Орджоникидзе продолжал уже шутливо:

— Ничего, у нас с вами тоже будут красивые календари. Раз уже блуминги научились делать, то с этим справимся. — Он протянул Вале «Светоч». — Поставьте-ка на стол нашему конструктору советский календарь. Как видите, стыдиться его нечего…

39

Затем Серго поговорил с Валей. В те времена он был озабочен проблемой культуры в цехах, во всей нашей молодой индустрии. Ему очень понравилось, как содержались станки и другие рабочие места в нашем пролете, и он интересовался всеми мелочами, имевшими к этому касательство, вплоть до конструкции индивидуальных шкафчиков, введенных нами. Впрочем, слово «интересовался» не вполне подходит к характеру Серго. Надо бы найти выражение посильнее. Он так близко принимал к сердцу каждое дело, которым занимался, что и тут хотел тотчас же опять пойти в пролет и рассмотреть эти шкафчики вблизи, но взглянул на меня и произнес:

— Как идет ваша работа? Чем вам помочь, чтобы мотор скорее был готов?

— Разрываемся, товарищ Серго. Надо прикомандировать к моей группе еще хотя бы трех-четырех сильных технологов.

Я откровенно и подробно обрисовал обстановку на заводе.

— Мы понимаем, — говорил я, — что в данный момент, когда коллектив завода буквально в муках осваивает новую технику и бьется над выполнением государственного плана, нельзя требовать, чтобы заводские работники уделяли внимание еще и нашему экспериментальному мотору…

— Нельзя требовать? — с сомнением переспросил Орджоникидзе.

— Не то чтобы нельзя… Мы требуем, даже скандалим. Но попросту заводу не до нас…

Тут я привел понравившееся мне сравнение нашей группы с жуком-древоточцем, протачивающим свои пути, но почувствовал, что наркому оно не пришлось по вкусу. Он промолчал, потом неожиданно спросил:

— С Никитиным вы ладите?

— Отлично ладим! Он моя первая опора.

— Позовите его. — Серго встал. — Пройду вместе с ним по всем этим каналам, которые вы тут прогрызли.

Мне показалось, что он произнес это сердито. Пожалуй, даже со сдержанным гневом.

— Товарищ Серго, ведь я…

Но, видимо, не на меня был обращен его гнев. Он не дал мне договорить.

— Творец мотора! — с улыбкой сказал он. — Другой бы, наверное, не прогрыз…

40

К десяти часам вечера я и Андрей Никитин были вызваны на совещание в вагон Орджоникидзе. Кущин проявил любезность — прислал нам машину. Вместе со мной уселась в автомобиль и Валя.

— Я вас провожу, — сказала она. — Подожду на станции, погуляю, дождусь конца совещания.

Совещание могло затянуться, но я не спорил, знал, что Валентина в одном схожа со мной — нетерпелива. Конечно, ей было бы трудно усидеть дома в такой час.

Минут за десять до назначенного срока мы с Андреем вошли в вагон наркома. Нас провели в поместительный, обставленный удобной мебелью салон. Орджоникидзе был одет по-летнему — в парусиновые брюки и такой же китель. Ветерок слегка колыхал занавески на открытых окнах.

Мы появились в ту минуту, когда Серго говорил по телефону. Жестом он пригласил нас сесть, а сам тем временем продолжал разговор. Вскоре стало понятно, что он говорит с Москвой, допытывается, задута ли первая доменная печь Кузнецкого завода. Ответы были, очевидно, не вполне определенными, не удовлетворяли его.

— Выясните поточней, потом звоните мне, — распорядился он и положил трубку.

Затем обернулся к нам и со свойственной ему раскрытостью души признался:

— Иногда, товарищи техники, я завидую вам, дьявольски завидую. Задуть новую печь, запустить новый мотор, какое это заманчивое дело!

Андрей сказал:

— А революция, товарищ Серго, разве не заманчивое дело?

Я подхватил:

— Да, разве это не заманчиво: потрясти, изменить весь мир?

Серго наклонился ко мне, поднес к густым усам ладонь, словно собирался шепнуть на ухо, и произнес:

— Скажу по секрету: все-таки, товарищ Бережков, не поменялся бы с вами специальностями.

В дверь постучали. Вошел директор Волжского завода, тяжеловес Кущин, в новом добротном костюме, в начищенных ботинках, выбритый. Поздоровавшись с ним, Серго сказал:

— Почему бы, товарищ директор, вам каждый день не иметь такого вида? Глядишь, и завод стал бы почище.

Пришли еще несколько человек, вызванных Орджоникидзе. Часы на стене вагона начали отбивать десять. Последний удар еще не прозвучал, как в дверях, к моему крайнему удивлению, появился Новицкий в неизменных сапогах, в суконной, военного покроя гимнастерке, перехваченной широким ремнем.

— Новицкий, — представился он. — Согласно вашему разрешению, товарищ нарком, прибыл.

— А, лорд — хранитель государственного плана, — сказал Орджоникидзе. — Точен…