Таксидермист - [23]
Дадли загоготал:
– Ой, да садись уже, хамло.
Он махнул официантке, и та унесла пустую бутылку.
Мы повспоминали о судебных деньках, обсудили, чем занимаемся мы с Энджи, и после пары фраз о работе Кармелы в Отделе автотранспорта и текущих занятиях Дадли. мы перешли к Вито.
– Ну что, есть какие-нибудь новшества в стеклянных глазах? – спросил я – Я тут подыскиваю себе козлиный глаз или парочку.
Вито ткнул в меня пальцем:
– Знаешь новые глаза с обводкой и сдвинутой склеральной полоской, соединенной с роговицей?
– Склеральная полоска? – спросила Энджи.
– Это с белком вокруг, – объяснил я.
– А видел хоть раз предориентированные, с расширенными сосудиками, где используют промышленный золотой порошок? – Вито грохнул ладонью по столу, чтобы звучало весомее. – Представляешь, как обалденно для фотографии, когда глаза загораются, а не выглядят, как черные стекляшки. Тебе, наверное, для козла понадобятся со зрачком-щелью. Какого размера?
– Может, двадцать семь миллиметров? Или даже меньше.
– Позвони, я посмотрю, что у меня есть. Поверишь ли, так был занят музыкой, что в последнее время не выполнял заказов.
– Свинг?
– Да, свинг всех сквозняков загружает по полной. Раньше-то я за неделю играл всего три больших концерта, а теперь? Я вас умоляю! – Пальцами по столу он отбил барабанную дробь торжества. – Поверишь ли, если бы я хотел обслуживать больше тусовок, этот большой злой волк сдувал бы поросячьи домики семь вечеров в неделю.
– Так вы играете не в одном оркестре? – спросила Энджи.
Вито мрачно кивнул:
– А все, по-вашему, что делают? То есть, кроме основной банды, по случаю лабаешь и с другими, сборные команды, понимаете? Несколько студийных музыкантов, два-три парня из симфонического, садимся вместе, и что получается? Оркестр, и как его назвать? Я играю в «Хеп-стерах Бадди Фелпса», «Сезонниках Адской кухни», «Шайке Пита-Пистолета»… Иногда мы выдумываем название, когда приезжаем в клуб или подаем заявку в агентство, чтобы нас включили в список музыкантов для частных вечеринок.
– И все свинг? – спросил я.
– Разновидности. Одна команда играет вещи двадцатых годов, другая – чистый зут-свинг, третья – больше рокабилли, джамп, или традиционный джаз. Сколько вкусов в рожке мороженого?
– Вито, Гав хочет узнать про ретристов, – вмешался Дадли.
Вито задумчиво кивнул, ожидая моего вопроса.
– Ну, мне, наверное, любопытны вон те люди возле бара. Я так понимаю, у них это не просто маскарад.
Вито поджал губы:
– Пожалуй, нет.
– И что за этим?
Он пожал плечами:
– Мода, причуда? А может, через пару лет мы будем опять играть в диксилендах.
– Вот так, да? Я послушал слова в той первой песне у Скуппи. Не похоже на обычную эстрадную шнягу.
Вито вдруг нетерпеливо глянул на часы:
– Они собираются писать песни о войне, знаешь?
– О войне? – переспросила Энджи.
Вито поднялся, глядя на эстраду, где какой-то музыкант вытряхивал слюни из клапанов своего инструмента.
– Раньше – Гитлер, Вьетнам. А теперь? Можно сказать, теперь воюют стили жизни. Технологии прикончат нас всех. Ладно, приятно было вас повидать, ребята. Мне надо за кулисы, следующее отделение.
Мы с Энджи переглянулись, но Дадли, кажется, не увидел в неожиданном уходе Вито ничего особенного.
– Ты так и не спросил его про тетю-колу, – отметил Дадли. Мы с Энджи опять переглянулись – но уже иначе. Свеча мигнула, и в хитром взгляде Энджи как будто мелькнуло подозрение:
– А почему Гарт должен спрашивать Вито про тетю-колу?
Дадли побарабанил мизинцами по столу и посмотрел в потолок, соображая, что сглупил. Кармела пальцем помешивала в стакане содовую, смиряя, как мне показалось, гнев звяканьем и буро-золотистым мерцанием льда.
Так вот, некоторые люди считают, что со своей половиной нужно делиться всеми мыслями, и при обычных обстоятельствах – я сам один из таких. Но, как я уже намекал, в последние пару лет тут обозначились кое-какие довольно необычайные обстоятельства. Точнее – обстоятельства опасные, и я не то чтобы сам их искал, но, похоже, мне суждено было с ними столкнуться. Разумеется, я понимал, что розыски тети-колы – фактически убийцы – известный риск. Учитывая это, я просто держал ушки на макушке, проверяя, не удастся ли мне при исполнении дружеских обязательств перед Дадли и выхода в свет с Энджи попутно вычислить тетю-колу. На основании тех Николасовых догадок.
Я уверен, что в большинстве пар именно женщины склонны вздыхать над тягой мужчин к опасным занятиям. Ну, знаете, типа: «Ты же не будешь сам чинить крышу?» или «Затяжной с парашютом? Не думаю», – но Энджи не из таких женщин, и в этом еще одна причина, почему я ее так люблю. Однако есть и оборотная сторона: Энджи – неисправимая охотница до головоломок. Кроссворды, мозаики, «Выиграй деньги Кена Кляйна», даже телевизионные детективчики – все годится. К тому же в этом она мастер – за чашкой кофе разделывается с кроссвордом в «Таймс», а сюжет фильма угадывает, пока на экране еще идут начальные титры. Упорство в поиске – вот ее конек. Взяв в руки кроссворд, Энджи не выпустит его, пока не разгадает до конца. И не думай промчаться мимо незаконченного пазла в гостиной пансиона. Что-то в ее психике заставляет ее накинуться и разрешить загадку. В прошлом она уже впутывалась в мои «необычные обстоятельства», и я вопреки здравому смыслу совал нос куда не надо, лишь бы только удовлетворить ее детективный рефлекс. По ходу ее едва не подстрелили и едва не взорвали. Меня едва не прикончили и не раздавили каменной глыбой.
Трудная и опасная работа следователя Петрова ежедневно заканчивается выпивкой. Коллеги по работе каждый вечер предлагают снять стресс алкоголем, а он не отказывается. Доходит до того, что после очередного возлияния к Петрову во сне приходит смерть и сообщает, что заберет его с собой, если он не бросит пить. Причем смерть не с косой и черепом на плечах, а вполне приличная старушка в кокетливой шляпке на голове…
-Это ты, Макс? – неожиданно спрашивает Лорен. Я представляю ее глаза, глаза голодной кобры и силюсь что-нибудь сказать. Но у меня не выходит. -Пинту светлого!– требует кто-то там, в ночном Манчестере. Это ты, Макс? Как она догадалась? Я не могу ей ответить. Именно сейчас не могу, это выше моих сил. Да мне и самому не ясно, я ли это. Может это кто-то другой? Кто-то другой сидит сейчас на веранде, в тридцати восьми сантиметрах от собственной жизни? Кто-то чужой, без имени и национальной принадлежности. Вытянув босые ноги на солнце.
Аберистуит – настоящий город грехов. Подпольная сеть торговли попонками для чайников, притоны с глазированными яблоками, лавка розыгрышей с черным мылом и паровая железная дорога с настоящими привидениями, вертеп с мороженым, который содержит отставной философ, и Улитковый Лоток – к нему стекаются все неудачники… Друиды контролируют в городе все: Бронзини – мороженое, портных и парикмахерские, Ллуэллины – безумный гольф, яблоки и лото. Но мы-то знаем, кто контролирует самих Друидов, не так ли?Не так.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что может получиться у дамы с восьмизарядным парабеллумом в руках? Убийство, трагедия, детектив! Но если это рассказывает Далия Трускиновская, выйдет веселая и суматошная история середины 1990-х при участии толстячка, йога, акулы, прицепа и фантасмагорических лиц и предметов.
«Иронический детектив» - так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 - «Любовь - не картошка», а в 2002 году - «Помоги себе сам».