Таксидермист - [16]

но могла быть и рокабиллкой. А с чего ты взял, что такие персонажи околачиваются по нью-йоркским клубам?

– Свежий слив, не знаю, как им распорядиться. Они одеваются так, чтобы шастать по клубам или…

– Самые закоснелые ходят в образе всегда. Что ты за панк – хоть ретро, хоть наоборот, – если не можешь гнать картину все время, не ходишь в странном виде, не заявляешь обществу о своем бунте?

Каким бы ни был контекст, мне всегда слышится что-то слегка зловещее в том, как южане произносят слово «бунт», но, может, дело в том, как некоторые вворачивают это словцо – будто дразня параноиков-янки.

– Значит, они таскают расписные галстуки, двуцветные туфли. Мятежники пятидесятых в галстуках и шляпах? Джиттербаг?

– Они предпочитают слову «джиттербаг» название «линди-хоп».[38] Такое дело: лиловые ирокезы были чума, но все к ним привыкли, и их шоковая ценность обернулась пшиком. Сегодня эффект дают смокинги, булавки для галстука, высоко выстриженные на висках волосы и белые носки. Давай не забудем и стиляг в «зутах».[39] Ретро – это тема дня, Гав. Где ты пропадал? Они уже в рекламе «Гэпа».

– Я – больше газетно-журнальный тип. Телереклама стала слишком шумной. – Я присел на край стола. – Ну и где найти эти ретро-клубы?

– Помнишь Вито Энтони Гвидо?

– Можно ли забыть такое имя?

На втором круге нашего заседательства мы с Дадли во время обеденных перерывов задружились с Вито – как оказалось, одним из мастеров, у которых Дадли брал стеклянные глаза. Конечно, все синичьи глаза кажутся одинаковыми, но для Дадли есть стекло, а есть алмазы. Столкнувшись с чучелом животного, люди первым делом смотрят ему в глаза. Если глаза не точного размера или не так расположены, живого эффекта не получается. И наоборот, глаза, в которых есть глубина и блеск, усиливают иллюзию жизни.

Все это штучный товар, и Вито хобби досталось от отца, бывшего венецианского стеклодела, хотя славу их семье принесли человеческие глазные протезы. В свободное время Вито – еще и музыкант-духовик. Раз вечером после судебного заседания мы с Дадли отправились в гриль на Десятую авеню послушать Вито на корнете в джаз-бэнде.

– Мы с ним иногда общаемся. В основном – через рекламную рассылку его джаза. Иной раз захожу послушать. Он играет и в рокабилли-группе, и в свинговой.

– Мне трудно поверить, что Вито – ретрист. – Мы привыкли трунить над его неизменными изъеденными молью свитерами.

– Нет. Профессиональные музыканты легко приспосабливаются. Они играют музыку, которая продается. Ты вот и знать не знаешь, что Вито каждый год играет на трубе на фестивале Ренессанса в Таксидо, это тут, в штате. Это же не значит, что он ходит за хлебом в гульфике.

– Он где-нибудь скоро играет?

– Завтра вечером в баре «Бричка» – там рокабилли-тусовка. Но скажи-ка мне начистоту, Гав. Хочешь подключить Вито выслеживать тетю-колу?

– Вроде того.

Дадли смял банку от своего напитка здоровья, будто какую-нибудь плюшевую игрушку.

– А можно спросить, зачем?

Я скорчил рожу, обдумывая ответ.

– Ведь ты хочешь ту белку, правильно? – сказал Дадли.

Я нарочно не услышал его последнего утверждения и щелкнул пальцами.

– Придумал. Мы отпразднуем твою помолвку в «Бричке» – вчетвером, двумя парами.

Его бульдожье лицо пошло складками в улыбке, и он рассмеялся – как взлаял:

– Гав, как скажешь. Вот что мне в тебе нравится? Что под этими буйными золотыми волосами постоянно творится что-нибудь безумное.

Глава 9

Вспоминая эту реплику Дадли, я вынужден с ним согласиться. Что, черт возьми, было у меня в голове? Поразмыслив, я пришел к тому же выводу: я вообразил, что еще не упустил возможность завладеть Пискуном. То есть вот он стоял в той лавке, и если бы не затянувшийся завтрак в Скрэнтоне, я мог бы приехать раньше тети-колы и купить его. После происшествия я пытался спросить у Марта Фолсом, хозяйки магазина, которую заперли в шкафу, за сколько она бы продала Пискуна, не будь он украден. Но мой беспардонный маневр пошел прахом. Женщина была не в себе, перемежала истерические рыдания обвинениями в адрес полиции. Ответа от нее я не добился.

Вы, может, подумаете, что на этом этапе игры я получил достаточно предупреждений и должен был держаться от Пискуна подальше. Увы, я тоже не лишен слабостей.

Пискун олицетворял некое волшебство, и тот период жизни, когда самым важным был нынешний день. Малахольный Орех вобрал в себя мою юность. Какую-то особую любовь приобретаешь к тем беззаботным юным денечкам, приближаясь к середине жизни и потихоньку приступая к медленному спуску. Ну, знаете – скольжению к тем дням, когда самым важным в любой и каждый день будет нормальная работа кишечника. Да, через полгода мне стукнет сорок шесть и я стану еще более пожилым чучелом. Но упадок и износ по сравнению с тем, что было десять лет назад, возможно, не будут (эх, будем надеяться, что нет) такими глубокими в следующие десять лет. Канули те дни, когда я мог, например, есть халапеньес. Прощай, гарантированный сон на всю ночь. Покедова, не заросшие волосами ноздри и уши. Привет, аллергии, похмелья с двух пинт, боли в пояснице и неохватная талия.

Ну и потом – природная деляческая соревновательность, стремление к успеху. Какая везуха могла быть! Смотрите: я замечаю в витрине дряхлую, грязную, кишащую тараканами гагару, неохотно рассматриваю ее и обнаруживаю находку всей жизни, предмет с историей, вроде чучела пингвина, принадлежавшего адмиралу Бэрду,