Таксидермист - [12]

В общем, глаза привыкали к темноте, пока я шел за стойку к холодильнику. Я вынул пиво и повернулся к стойке, чтобы открыть. В сжимающемся веере света из холодильника я заметил две голые волосатые ноги. Я застыл. Кто-то лежал на стойке.

Из темноты раздалось бойкое славянское кваканье:

– Э, Гарф, смотрица, друг, да?

– Отто.

– Да, Гарф, я Отто, старый друг. Как смотрица?

Силуэт Отто вдруг сел на стойке, а моя вялая ладонь затряслась в его дубовом пожатии. Он чиркнул зажигалкой, и его озорное козлобродое лицо мелькнуло радостными складками.

– Ох, ты смотрица, Гарф, очень смотрица.

«Смотрица» – одно из его разговорных изобретений, которое может значить много разного, среди прочего – хорошо выглядеть. Отто – эмигрант из СССР с уникальной разновидностью «пиджининского» английского, один из тех ребят, что похожи на бродячую собаку, которую возьмешь домой – и тут же раскаешься, что никак не можешь взять и выставить обратно. Энджи обнаружила его несколько лет назад в метро, где он ремонтировал часы, и завербовала к себе на ювелирную службу – паять и полировать. Я нашел ему применение на чистке и подновлении чучел. Потом он покинул нас ради исполнения мечты всей жизни: влиться в американскую пляжную субкультуру, желательно – на нудистском пляже. Это случилось больше года назад.

– Отто, я думал, ты в Мэне. Торгуешь хот-догами на пляже.

– Гарф, декабрь, очень плохо хот-доги продажа. Я поеха Калифурния. Буритос, очень вкусно. А жынщины! Вкусно, не как буритос! Может, как сурок, мягко, кругло, глаза больши, а зубы, может, не таки больши, но…

– Зачем спать на стойке, Отто? – Я зажег настольную лампу на оленьей ноге. – У нас тут есть прекрасный диван.

Отто сверкнул сталью своей зубной механики:

– В Гулаге Отто на земли спа. Когда Ке-ге-бе наказывал Отто, с деревянной палки спа заставлял, э?

Он показал руками толщину палки, и я вспомнил его прежнее изложение этой истории. Выходило, что когда он сидел в Гулаге, одним из орудий наказания там была горизонтальная деревянная жердь не толще человеческого запястья, с которой нельзя было сходить несколько дней подряд. Это гораздо труднее, чем может показаться, а если свалишься или коснешься ногой земли, тебя отколошматят и бросят в ящик-карцер, отбуксированный на середину застывшего озера, и там ты скорее всего замерзнешь до смерти. Отто преуспел в особой технике лежания на палке: хребет выравнивался так, что он поддерживал равновесие даже во сне.

– Спина камень, – продолжал он. – Постель грудь. Очень хорошо, но ща не спа, Гарф. Скажи для меня: Янжи, она говорит, Отто можно у вас работа, да?

Я плеснул пива в кружку номер тридцать семь и подал моему приятелю-дворняге, чьей пижамой была «лейкерская»[26] фуфайка с капюшоном.

– Ну, наверное, может быть. Но почему ты бросил Калифорнию?

– Приеха Нью-Йорк Любу смотрица. – Отто схлебнул пену.

– Ты по-прежнему еще не женат.

Отто, в общем, был в каком-то смысле женат – на женщине по имени Люба. Он иногда возвращался к ней – ненадолго, потом она его опять выставляла. Мы ее никогда не видели, но сложенная из рассказов Отто, она выходила истинной горгоной, которая не станет терпеть никаких его глупых выходок.

– Но конечно.

– Люба примет тебя после того, как ты ее бросил?

– Отто поеха пляж, не бросил.

– Ну а как же тогда вышло, что сейчас ты не с Любой?

Отто обнял меня за плечи:

– Гарф и Ян-жи не замуж, да? Жынщина, когда замуж, другой зверь. Не кролик, не сурок. – Он в задумчивости прищурился над кружкой. – Люба как медведь. Зима конец – как медведь очень сердит. Только Люба не куса, она броса. Может тарелку, может стул, может нож и…

– Я понял мысль. – Я выскользнул из-под его руки – из облака вони асфальта с никотином. – Она тебя выставила. Но только не говори мне, что ты возвращался в такую даль из-за Любы.

Отто погладил маленькую острую бородку, ухмыляясь сам себе:

– Ах, Гарф, я скучал за моих друзей.

Я улыбнулся и потрепал его по плечу:

– Поговорим завтра, Отто.

Я поставил кружку в раковину и двинулся к спальне. Сел на край постели, и Энджи сонно спросила:

– Угадай, кто вернулся в город?

– Наш любимый русский гном?

Я стащил с ноги туфлю.

– Да, я нашел его на стойке. Как в старые добрые времена.

Вторая туфля упала на пол.

– Ну не могла же я его прогнать, Гарт, правда?

Я смотрел на косматую бизонью голову напротив кровати.

– Так ведь? – Энджи лягнула меня сквозь простыню.

– Ты? Наверное, нет.

Глава 8

Разумеется, мне пришлось не спать полночи, рассказывая про моего младшего брата Николаса, и у Энджи было довольно времени переварить весь мой рассказ и оформить свое мнение к тому часу, когда мы наутро сели за приготовленный Отто завтрак.

Хотя я бы не назвал Отто поваром-виртуозом, он отлично готовит многие славянские и кое-какие афганские блюда. В то утро это были пашоты с паприкой в сырном соусе и картофельные оладьи. Вдобавок – свежие булочки, похожие на ячменные лепешки. И ни один завтрак у Отто не обходится без маленьких вареников, лопающихся от ягодной начинки, – фруктовых «пирошков». Вырядившись в мой красно-белый фартук для барбекю с надписью «ШЕФ-ПОВАР, БЛИН!», Отто носился по кухне, помешивая, шинкуя, поджаривая, подавая, убирая и, наконец, моя, и не переставая гудел какой-то величавый и выспренний советский гимн.