Таксидермист - [11]
– Ну. Как дела?
– Лучше всех, спасибо.
Она занялась напитками, а Николас вынул из кармана стопку газетных вырезок с фразами, подцвеченными кое-где желтым. Надел очки в стальной оправе – слишком картинным, на мой вкус, движением.
Не в пример тем нескольким бруклинским пабам, в которых я бывал, этот бар не походил на типичные окраинные заведения, где на чужака таращатся, как на пришельца с Альфы Центавра. Он был сродни уютным тавернам Манхэттена: темный, с узорчатым деревянным порталом позади стойки и маленькими лампочками, подсвечивающими бутылки.
Николас ткнул в меня какой-то вырезкой:
– Что, похоже, эта женщина, что забрала белку, была ряженая?
– Ты это прочел в газете?
– Кто из нас Коломбо? Да, Гарт, в газете.
– А наняли тебя?…
Николас улыбнулся, покачал головой.
– Не могу сказать. Анонимность клиента.
– Значит, страховая компания?
– Возможно. Такое дело: Пискуна кое у кого украли и он оказался в «Вечных вещных сокровищах», выставленный на продажу.
– Пжалст. – Келли поставила перед нами стаканы, и Николас протянул ей двадцатку. И поднял стакан чокнуться: – За «Дружбу прежних дней»? – Я чокнулся без желания, и Николас погрозил мне пальцем: – Сварливый Гарт. Если мы хотим спасти Пискуна, тебе надо бы выказать хоть капельку воодушевления.
Мне икнулось:
– Спасти? Мы?
– Гарт, чтобы найти Пискуна, мне нужна твоя помощь. Ты единственный, кто сможет узнать ту женщину.
– Как она выглядела, ты знаешь из [ик!] газет. Рубашка красно-белая в клетку, синие джинсы, красная помада…
– Верно. Элли Мэй Клампетт[23] на «паккарде». Отлично, Гарт, теперь-то я ее сразу найду.
– Это был «крайслер». Его бы я узнал.
– Но не Элли Мэй.
– Одета, как я описал, и с нарисованными веснушками. Я сильно сомневаюсь, что кто-то станет разгуливать в костюме беглеца из «Хи-Хо».[24] Как я могу [ик]…чертова икота… узнать ее?
– Ты видел, как она двигается, потом – речь, взгляд. То, что не описать словами.
Я сдвинул брови, посмотрел Николасу в глаза:
– Я не из ваших «макак», мистер Палинич [ик].
– И тебе наплевать на Пискуна, о котором даже я в детстве мечтал?
Я мрачно усмехнулся:
– Только ты мечтал выкрасть его и вернуть генералу Бухеру за выкуп.
– Намного ли лучше той затеи, которую ты, должно быть, прокручивал в голове, когда увидел его в «Вечных вещных сокровищах»? Слушай, ты, наверное, собирался заплатить хозяйке магазина в разы меньше его стоимости. Ну, во сколько раз – в десять? Это не кидалово? Не воровство?
– Я не стану обсуждать это с тобой, Николас. Дело в том, что я не собираюсь снова связываться с преступными элементами.
– Снова?
– Ик!
Я секунду поразмыслил и решил, что не хочу дарить Николасу удовольствие обсасывать прокисшие кусочки моего прошлого. Мне совсем не улыбалось, чтобы он вдруг решил, будто мы с ним можем быть в чем-то подобны.
– Я, э-э, как-то раз налетел на подпольных торговцев медвежьими желчными пузырями. Пришлось ездить [ик] в суд, потерял массу времени. Не по мне оно.
– Да ну? – Он снял очки и прицелился ими в меня. – Вполне справедливо. Я не позвал бы тебя в поход, в который ты не веришь, и я никак не хочу, чтобы ты терял время. Как любому другому контрагенту, я тебе заплачу.
– Ты – мне? За какую работу?
– Один вечер, может, два. Но не больше. Я заплачу тебе по тридцать баксов в час наличными, вчерную. Сходим в несколько клубов, поищем Элли Мэй. Кажется, я догадываюсь, где она может околачиваться.
– «Вечные вещные сокровища» довольно далеко – в Нью-Джерси. А она, думаешь, в Нью-Йорке?
– Возможно. Есть такие клубы – обслуживают людей, которые любят маскарады. Мы это выясним, а ты заработаешь пару сотен легких денег.
Внезапно мне стало интересно. Но тут я обратил внимание на очки в руке Николаса: его указательный палец торчал оттуда, где должна быть линза. Бутафорские очки, реквизит, и я почему-то вспомнил папу. Настроение упало.
– Легких денег, а? – Я допил, встал на ноги и начал шарить по карманах брюк, не завалялось ли банкнот. – Все ради легких денег.
Николас покраснел. Он знал, что я вспомнил о папе.
– Дай же мне, черт возьми, вздохнуть, Гарт. Ты что, такой хороший, такой идеальный и такой чистый душой, что с легким сердцем считаешь меня чудовищем? Я бы сыграл в нашу проклятую детскую игру, если ты не знаешь других, но я как-то надеялся, что ты немного повзрослел. Жизнь – это тебе не шашки.
Я открыл было рот, но почувствовал, что никакая отповедь не подействует сильнее, чем безмолвное осуждение. Я слез с табуретки и вышел за дверь. На улице, шагая к машине, я слышал, как он орет мне вслед:
– Жизнь – это шахматы, Гарт, и ходы, которые ты делаешь, не всегда твои.
Я забыл. Ему всегда было мало сказать последнее слово. Ему нужно было сказать его дважды.
Глава 7
Когда я вернулся, свет в квартире не горел, но было видно, что Энджи уже спит. Я тихонько плечом притворил дверь, накинул засовы, шагнул в комнату и положил на стойку парковочный указатель. Табличка с расписанием парковки с тротуара перед нашим домом, которой я вынужден манипулировать, чтобы безнаказанно парковаться.
Мэриленд – для крабов, Вирджиния – для влюбленных.[25] Но когда въезжаешь в город Нью-Йорк, приветствие на придорожном щите на самом деле гласит: «ПАРКУЙТЕСЬ ПО ПРАВИЛАМ, И ВАС МИНУЮТ ШТРАФ И ЭВАКУАТОР». Девиз нашего города должен быть таким: «Не бесись – мсти». И я мшу тем, что переставляю указатели у своего дома. Когда меня нет, мое место караулит знак «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА ВСЕГДА». Но вот я возвращаюсь и после несложных быстрых действий беспроводным шуруповертом знак уже гласит: «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА ПН-СР-ПТ с 8.00 до 18.00» или «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА ВТ-ЧТ-СБ с 8.00 до 18.00» – в зависимости от дня и часа.
Трудная и опасная работа следователя Петрова ежедневно заканчивается выпивкой. Коллеги по работе каждый вечер предлагают снять стресс алкоголем, а он не отказывается. Доходит до того, что после очередного возлияния к Петрову во сне приходит смерть и сообщает, что заберет его с собой, если он не бросит пить. Причем смерть не с косой и черепом на плечах, а вполне приличная старушка в кокетливой шляпке на голове…
-Это ты, Макс? – неожиданно спрашивает Лорен. Я представляю ее глаза, глаза голодной кобры и силюсь что-нибудь сказать. Но у меня не выходит. -Пинту светлого!– требует кто-то там, в ночном Манчестере. Это ты, Макс? Как она догадалась? Я не могу ей ответить. Именно сейчас не могу, это выше моих сил. Да мне и самому не ясно, я ли это. Может это кто-то другой? Кто-то другой сидит сейчас на веранде, в тридцати восьми сантиметрах от собственной жизни? Кто-то чужой, без имени и национальной принадлежности. Вытянув босые ноги на солнце.
Аберистуит – настоящий город грехов. Подпольная сеть торговли попонками для чайников, притоны с глазированными яблоками, лавка розыгрышей с черным мылом и паровая железная дорога с настоящими привидениями, вертеп с мороженым, который содержит отставной философ, и Улитковый Лоток – к нему стекаются все неудачники… Друиды контролируют в городе все: Бронзини – мороженое, портных и парикмахерские, Ллуэллины – безумный гольф, яблоки и лото. Но мы-то знаем, кто контролирует самих Друидов, не так ли?Не так.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что может получиться у дамы с восьмизарядным парабеллумом в руках? Убийство, трагедия, детектив! Но если это рассказывает Далия Трускиновская, выйдет веселая и суматошная история середины 1990-х при участии толстячка, йога, акулы, прицепа и фантасмагорических лиц и предметов.
«Иронический детектив» - так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 - «Любовь - не картошка», а в 2002 году - «Помоги себе сам».