Такой прекрасный, жестокий мир - [12]

– А если один из наркоманов – Билли Тод?

– Вот это уже интересно, – сказал Холлэнд чуть мягче. – Приходите в редакцию завтра утром. Ровно в десять.

Джун Мур читала заголовок в «Санди Войс»: «БИЛЛИ ТОД ПРИНИМАЕТ НАРКОТИКИ. ПОЗОР КАПИТАНА «ЭШТОНА», – и руки ее тряслись от волнения. Под заголовком стояло имя Сары, хотя и не таким крупным шрифтом, как хотелось бы Джун, все же весь мир мог видеть его на первой странице газеты. Надев очки, Джун прочитала статью, смакуя каждое слово, написанное ее дочерью. Последняя строчка гласила, что продолжение – на страницах 2 и 3. Охваченная гордостью – еще бы! Целых три страницы! – Джун перелистнула газету и с удивлением уставилась на фотографию Сары, занимавшую большую часть третьей страницы: обычно газеты не помещают фотографии репортеров. Очевидно, начальство очень довольно работой Сары. Только почему дочь не хотела, чтобы Джун прочитала статью? Ведь она наверняка знала, как матери не терпится показать газету всем соседям?

Вскоре Джун обнаружила причину. История под фотографией привела ее в ужас. Джун читала и перечитывала материал, с трудом веря, что ее девочка подвергла себя такой опасности, чтобы раздобыть эту информацию. На фотографии отчетливо виднелись синяки и царапины на лице Сары. Что же за человек этот Микки Нэш, если мог сделать такое с ее малышкой? Когда Джун говорила с Сарой в последний раз, та казалась такой беспечной, хотя после инцидента прошло лишь несколько дней. Наркотики, проституция, насилие… как могла Сара так рисковать? Как она вообще узнала об этом баре?

Резко зазвонил телефон, и Джун поспешила по коридору, надеясь, что звонит Сара с какими-то объяснениями.

– Джун.

– Вы! – Джун почувствовала тошноту, как случалось каждый раз, когда она сталкивалась с угрозой. Бороться Джун не умела. Она была маленькой, чуть располневшей женщиной со встревоженным ничем не примечательным лицом, предпочитавшей скучную практичную одежду, которая, как она сама говорила, подходит ее возрасту. Правда, почти то же самое шестидесятилетняя Джун говорила себе и в тридцать лет.

Джун всегда старалась держаться подальше от жизни с ее бедами. Все – от идеального порядка, царившего в ее одноэтажном домике с верандой, до нехитрой еды, которую она готовила для благотворительной организации, – было рассчитано на то, чтобы не привлекать к себе чрезмерного внимания. И поэтому даже сейчас, когда ставка была так велика, она совершенно не могла быть грубой или агрессивной, отстаивая свою точку зрения.

– Вы читали «Санди Войс»?

– Да, но…

– Мне очень жаль. Я понял, что совершил глупейшую ошибку, как только послал Саре то письмо.

– Какое письмо? Я же просила вас не контактировать с ней.

– Я сообщил ей некоторую информацию о баре. Понятия не имел, что она отправится туда, чтобы провести расследование. И я…

– Что вы наделали! Вы с ума сошли? Что еще вы ей рассказали? А если она что-то узнала?

– Ничего. Письмо было анонимным. Я искренне считал, что эта история могла бы быть прекрасным шансом для начала ее карьеры.

– Какой шанс? Ее чуть не убили! – Мысль о том, что могло случиться с Сарой, лишила Джун всей ее кротости и вежливости. – Вы видели, что тот… тот извращенец сделал с лицом моей дочери… ну, считайте, что это ваших рук дело. Это на вашей совести. И я в последний раз предупреждаю: держитесь от нее подальше. – Джун выхватила из кармана кардигана носовой платок и вытерла навернувшиеся на глаза слезы. – Если у вас есть хоть какие-то чувства, вы оставите меня и мою дочь в покое.

– Я не могу.

Джун долго молчала, пытаясь найти нужные слова, чтобы выразить всю свою боль, и теребила кружевную салфетку на телефонном столике. Как же убедить собеседника, что нет никакого смысла продолжать этот разговор?

– Джун? Вы слышите меня?

Джун посмотрела на смятую газету в своей руке.

– Если вы еще хоть раз свяжетесь с ней – письменно, как угодно, тогда в этой газете появится ваше лицо. Я все расскажу журналистам. Поверьте: если это единственный способ остановить вас, я это сделаю.

Джун повесила трубку, опустилась на колени, расправила на ковре газету и, взглянув на фотографию Сары, разрыдалась. Она прекрасно знала, что никогда не сможет выполнить свою угрозу.

– Привет, мам, как ты себя чувствуешь? – ласково спросила Сара. Сопение на другом конце провода красноречиво ответило на ее вопрос. – Как бы я хотела быть сейчас с тобой.

– Поверить не могу, что прошло уже девять лет. Девять лет, – повторила Джун.

Ровно девять лет назад Гарри, отец Сары, умер от сердечного приступа в ванной их дома в Финсбэри-парк. Джун похоронила Гарри в Бэквеле, деревушке неподалеку от Бристоля, напоминавшей ей о первых чудесных годах, проведенных с мужем, и осталась там жить.

– Я тоже очень скучаю, – сказала Сара, вспоминая – словно это было только вчера, – как отец подбрасывал и кружил ее. Гарри всегда притворялся, что собирается разжать руки, и она визжала от восторга, зная, что отец никогда этого не сделает. Потом он крепко обнимал дочку, прижимался румяной щекой к ее щеке, щекоча ее своей бородой, а она запускала пальцы в его рыжие волосы и целовала его, зная, что во всем мире нет другого такого сильного и смелого человека, как ее папочка.