Такой была подводная война - [4]

Перед выходом лодки в море и без того невероятно тесные ее отсеки до отказа заваливались предметами довольствия и разным имуществом, необходимым для похода, длящегося несколько недель. Безусловно, при проектировании подводной лодки такое загромождение отсеков не предусматривалось. Находящиеся во всех отсеках громоздкие запасы свежих продуктов мешали личному составу передвигаться внутри лодки, особенно в первые дни. Тяжелый запах продовольственных запасов преобладал над всеми другими. Он смешивался со спертым воздухом трюмов, с запахом горячей пищи, одеколона, которым подводники смывают соль, оседающую на лицо в часы несения вахты на мостике. Все эти «ароматы» дополнительно смешивались с запахом соляра, со смрадом отработанных газов, беспрерывно открывавшегося и закрывавшегося гальюна и испарениями, исходившими от давно не мытых, потных человеческих тел. Ну и ко всему этому качка, непрерывная тяжелая качка. Небольшая по размерам лодка даже при незначительном волнении испытывает бортовую и килевую качку. Причем и при курсе, наилучшим образом учитывающем волну, качка на подводной лодке выматывает гораздо сильнее, чем на любом большом надводном корабле. При шторме же крен нередко достигает 60 градусов и случается, что подводники, несмотря на наличие специальных коечных бортиков, вываливаются из своих коек. Бывает и так, что спящий на верхней койке летит вниз и попадает в другую койку.

На подводных лодках, которые использовались во время войны, носовой кубрик для команды являлся одновременно и местом хранения запасных торпед. Поэтому, пока несколько торпед оставались на стеллажах, для команды, ютившейся здесь, почти не оставалось места: люди не могли не только выпрямиться, но даже нормально сидеть. На самой палубе торпедного отсека лежал дополнительный запас торпед. На них клали деревянные щиты, на которых первое время и размещалась команда. Повсюду в лодке, даже на этом настиле в носовом отсеке, стояли корзины, были сложены ящики и мешки, наполненные продуктами. Над головой висели гамаки, туго набитые запасами.

В помещении для унтер-офицеров, расположенном непосредственно за центральным постом (мозгом и главным нервом лодки), под столом, занимавшим все узкое пространство между койками, лежали мешки с картофелем, а над столом покачивался гамак с сухарями, заставляя сидящих нагибать головы. Если нужно было пройти из центрального поста через это помещение на камбуз, расположенный в корме, в моторные отсеки или к кормовому торпедному аппарату, приходилось буквально протискиваться, то и дело спотыкаясь о разные предметы. Расстояние между койками равнялось ширине стола, и поэтому одна треть его крышки была откидной: она оставалась всегда опущенной, так как иначе вообще немыслимо было бы протиснуться.

Койка являлась единственным местом, где в свободное время можно было лежа отдохнуть. Сидеть на ней было неудобно, так как бортик, служивший для предохранения от выпадения из койки во время сна, врезался в ноги и они быстро отекали. Движение через унтер-офицерский кубрик особенно усиливалось в обеденные часы, совпадавшие со сменой вахт. Мы в шутку называли этот кубрик «Лейпцигерштрассе» или «Потсдамерплац». То и дело приходилось убирать голову, поднимать колени и ноги, чтобы дать товарищу возможность пройти между столом и койкой, где под свисающим гамаком лежали на днище горы мешков. И все же подводники, в большинстве своем молодежь, быстро осваивались с этими условиями.

Особенно угнетающе действовало на подводника выжидание предстоящего боя, часто длившееся сутками и даже неделями в условиях однообразной и суровой обстановки. Встреча с противником могла произойти в любую минуту и, наоборот, могла не представиться очень долгое время. Самым тяжелым был не самый бой, к которому все было подготовлено, не трудности, возникавшие в ходе обеспечения успешного выполнения боевой задачи, а безрезультатное, долгое и нудное выслеживание противника, отсутствие успехов. Именно это было самым тяжелым и приводило к тому, что у некоторых начинали сдавать нервы. Таких измученных людей, правда не очень часто, приходилось списывать с подводной лодки.

Во время войны для подводников было сделано очень многое. Им обеспечивалось лучшее продовольственное снабжение. При длительном нахождении в базе, когда на лодке проходила проверка состояния техники и когда лодка готовилась к новому походу, большей части команды предоставлялся отпуск. Вначале каждого, совершившего в среднем двенадцать походов, списывали на берег, как бы он ни протестовал. Однако начиная с 1943 года редкая лодка возвращалась из второго похода, а многие уничтожались противником при первом же выходе в море. Тех, кто не отвечал требованиям подводника (это, между прочим, выявлялось очень быстро), немедленно по возвращении в базу списывали с подводной лодки и откомандировывали для использования в других частях.

Моральный дух подводников

Потеря 781 немецкой подводной лодки и гибель около 32000 подводников из 39000, участвовавших в боевых действиях, говорят сами за себя. Пожалуй, никакой другой род сил не смог бы пережить столь большие в процентном отношении потери. Вместе с тем ни один другой род сил, имея сравнительно малые потери, на общем фоне громадных потерь в людях и технике не достигал таких успехов, как подводный флот.