Такая разная Блу (ЛП) - [30]

Что-то сломалось внутри меня, и я застонала не в силах сдерживаться. Стыд захлестнул меня, разливаясь по телу волнами отчаяния. Я в отчаянии вновь обратилась к Богу:

— Господь, если ты любишь меня… искорени его. Пожалуйста. Искорени это уродство. Я больше не хочу чувствовать его внутри себя. — Обхватив голову руками, я позволила потоку чувств поглотить меня. Никогда в жизни я не рыдала так, как сегодня. Я боялась, что стоит мне разрушить плотину, и я утону в слезах. Но не утонула. Наоборот, я чувствовала, как слезы очищают и возвышают меня. В сердце затеплилась надежда. А с надеждой пришло и спокойствие. Оно усмирило поток, утихомирило шторм и успокоило.

Свет разлился надо мной, освещая лучами коридор. Я резко вскочила, схватила сумку и повернулась спиной к человеку, появившемуся передо мной.

— Блу? — в голосе Уилсона прозвучало сомнение, если не сказать неверие. Что ж, во всяком случае он больше не называл меня «мисс Ичхоук».

— Что ты здесь делаешь?

Я все еще стояла к нему спиной, пытаясь стереть с лица причину того, что мешало мне повернуться. Я наскоро вытерла его, надеясь, что оно не выдаст моих чувств. Я продолжала стоять отвернувшись, когда он приблизился.

— В моей машине сел аккумулятор. Она стоит на парковке. Я увидела, что ваша машина здесь и хотела узнать, не поможете ли вы мне? — Я старалась говорить мягко, настойчиво избегая зрительного контакта. Чтобы не сорваться, я приковала взгляд к полу.

— Ты в порядке? — вежливо осведомился он.

— Да, — ответила я. И это действительно было так. Каким-то невероятным образом.

Неожиданно перед моим носом возник небольшой белый кусок ткани.

— Платок? Вам что, восемьдесят пять?

— Мне двадцать два, как ты знаешь. Просто я рос в очень правильной и слегка старомодной семье. Женщина, которая воспитывала меня, всегда носила с собой платок. Уверен, сейчас ты рада, что она научила меня этому?

Да, я была рада. Но совершенно не собиралась показывать это. Я промокнула атласной тканью глаза и щеки. Платок пах божественно… сосной, лавандой и мылом, и этот аромат предавал ему некую интимность. Я попыталась найти тему для разговора.

— Это та же женщина, что назвала вас Дарси?

Уилсон рассмеялся.

— Она самая.

— Я могу забрать платок? Я постираю его и верну обратно. Даже поглажу, как ваша мама.

Дьяволенок внутри меня заставил меня это сказать.

— Ах, Блу. Вот ты где. А я уж подумал, что в тебя вселилась обычная девушка, которой не доставляет удовольствия подтрунивать над своим преподавателем. — Уилсон улыбнулся, и я растеряла всю свою самоуверенность. — Позволь, я возьму свои вещи. На сегодня все.

— Что? Только сейчас? Уроки закончились восемь часов назад, — поддразнила его я, пытаясь вернуться в норму. Он не ответил, а через минуту его инструмент, упакованный в футляр уже висел у него за спиной. Выключив свет в холле, мы начали спускаться вниз в полной тишине.

— Как ты попала сюда? — спросил он, но тут же замотал головой. — Хотя, неважно. Я не хочу знать. Но если в понедельник я обнаружу, что в школе разрисованы стены, то буду знать, кто приложил к этому руку.

— Граффити — не моя стихия, — обиженно фыркнула я.

— Серьезно? А что же тогда? — Он оглянулся на дверь, когда мы вышли на улицу.

— Дерево, — ответила я, удивляясь, зачем вообще рассказываю ему об этом. Нужно было позволить ему думать, что я граффитист. В конце концов, кого это волнует? «Тебя», — прошептал тоненький голосок внутри меня. И это было чистой правдой.

— И что именно ты с ним делаешь?

— Я занимаюсь резьбой по дереву.

— Скульптуры, медведи, тотемы или что?

— Тотемы? — скептически спросила я. — Это был камень в мой огород? Из-за моей национальности?

— Национальности? Я думал, ты говорила, что ты не индеец.

— Я понятия не имею, кто я, нахрен, такая. Но это все равно было обидно, Шерлок.

— Но почему ты не знаешь, кто ты, Блу? И неужели ты никогда не пыталась узнать? Возможно, ты не была бы такой озлобленной. — Уилсон выглядел растерянным. Он шел впереди меня, разговаривая, казалось, с самим собой. — Просто невероятно! Вести с тобой беседу — все равно что разговаривать со змеёй. Ты можешь быть уязвимой и ранимой, а в следующее мгновение уже шипишь и жалишь. Откровенно говоря, я не знаю, как к тебе подойти, даже если бы захотел. Я упомянул о тотемах лишь потому, что их обычно вырезают из дерева, не так ли? — Он обернулся и посмотрел на меня.

— А вы становитесь капризным, если вовремя не ложитесь спать, не так ли? — пробормотала я.

— Видишь? — всплеснул он руками. — Ты снова это делаешь.

Он остановился около своей машины, положив руки на бедра.

— Я знаю, что ты невероятно яркая. И когда ты не пытаешься умничать, твои комментарии во время лекций очень проницательны. А когда ты умничаешь, то становишься остроумной и заставляешь меня смеяться, даже если я хочу прихлопнуть тебя. Я знаю, что ты либо испытываешь страсть к острым ощущениям, либо просто более мужественна, чем другие, и умеешь разряжать оружие. Я знаю, что тебя вырастил человек по фамилии Ичхоук. Я знаю, что ты не знаешь точной даты своего рождения. Я знаю, что ты не планируешь поступать в университет после выпуска. Я знаю, что в классе ты главный клоун и тебе нравится смущать меня своими шутками.