Такая музыка - [3]

Но я тебя, Ваня, огорчить хочу. Тебе, конечно, больно будет, но лучше вовремя откровенно сказать. Твой Саша - молодой парень, лучше его подправить вовремя. Я думаю, ты сумеешь. Дело в том, что Саша учится очень плохо, ты это, видимо, и сам знаешь, но, может, думаешь, что трудно ему учеба дается. Это не так. Саша просто не хочет учиться, бездельничает откровенно. Специальность ли ему не нравится или что иное, но факт остается фактом: Саша в техникуме не учится, а проводит время. Может быть, на него отрицательно влияет "музыкальная команда". Там есть всякие ребята.

Понимаю, Ваня, что делаю тебе больно. Но думаю, ты сумеешь все исправить. Ты - человек недюжинной энергии. Ее должно хватить и на сына.

Всего тебе доброго..."

Дождавшись, когда отец кончит читать, Лена спросила:

- От кого это, папа?

- Алексей Данилыч. Я у него в техникуме учился. Хороший человек,задумчиво произнес Иван Лукич.- Данилыч, Данилыч... Пошли-ка, дочь, ужинать,- решительно сказал он.

А потом, после ужина, он дочке помогал стишок учить, телевизор глядел, но все ждал, прислушивался, не звякнет ли ключ в двери. Улегся на диван и все думал и думал о сыне.

Письмо старого учителя не было для Ивана Лукича вестью, громом упавшей. Ему и самому не нравился Сашка. И дело не в прическе, бог с ней, и не в гитаре. Иван Лукич все бы понял и принял или бы сделал вид, что принял: и гитару, и поздние ночные возвращения - все бы мог объяснить молодостью сына, которая требует своего, все мог бы простить, когда бы Сашка учился по-настоящему.

Может быть, зря все-таки они с Розой на техникуме настояли. Сашка без особой охоты туда пошел, после армии, родителям подчинившись. Наверное, вечерний техникум был бы лучше. Днем работать, вечером - на учебу... Тут волей-неволей гитару подальше отложишь.

Но жаль было Сашку, по-отцовски жаль. Сам Лукич до войны лишь четыре класса сумел окончить. И уже после, взрослым, семейным человеком, с кровью свои науки добывал. Не год, не два, а целых десять лет враскорячку жил, между работой, семьей да учебой раздирался. И, вдосталь покушав такой жизни, Лукич и врагу ее не желал, не то что родному сыну.

Да вот не получалось по-доброму. И, оказывается, не только родительские глаза это видели. Так что нечего было прижмуряться, себя обманывать.

Иван Лукич поднялся с дивана и ушел на кухню. Чаю себе заварил, газеты принес и книжку - приготовился сына ждать. Немного погодя ему мысль в голову пришла, вроде хитрая. И Лукич притащил из комнаты и на кухонном столе разложил справочники, папку с деловыми бумагами, логарифмическую линейку. Жена, как обычно, со второй смены пришла в половине первого. Лукич ее чаем напоил и тут же спровадил спать, отговорившись делами.

Сашка появился во втором часу. Дверь осторожно открыл, разделся, из глубины темного коридора тихо поздоровался с отцом и пошел было к себе. Обычно он перед сном ужинал и сейчас был голоден, но встречаться с отцом не хотелось, тот может учуять запах вина. А лишних разгово-ров Сашка не хотел. Но отец остановил его, в кухню зазвал. Сашка достал бутылку молока, краюху хлеба маслом намазал и принялся за еду.

- Ты где был? - спросил отец.

- Да так... В кино ходил, потом проводил...

- А-а,- понимающе протянул Лукич.- А я здесь зашился,- он тяжко вздохнул.- На заводе не успеваю. Может, ты поможешь, а, Сашок? Ты же сопромат уже знаешь. Посчитай мне вот эту балочку... И в этом приспособлении прикинь, выдержат упоры или нет. Только упоры, и все. А то у меня голова уже не соображает. Сделаешь?

- Давай попробую,- согласился сын.

Лукич поднялся, освобождая место, объяснил нужное. Потом поплескался в ванной и пошел спать. Из коридора он поглядел на сына. Тот над столом склонился. Лукич поглядел и пошел спать, подумав, что, может быть, все не так уж и страшно. Вот Сашка и слова не сказал, согласил-ся помочь. Неплохой парень, добрый. А гитара - что ж... Ведь сам Лукич в молодости о гармошке мечтал. Так, несколько успокоив себя, Лукич и заснул.

А утром первым делом побежал Иван Лукич на кухню поглядеть, как Сашка с его поручением справился.

Чуда не свершилось. Лист бумаги показывал недолгие, тщетные усилия сына, честно перечер-кнутые затем жирным крестом. Последние призрачные надежды Лукича улетучились. Он занялся обыденными утренними делами и сходил к соседу, цеховому технологу, попросил передать, что задержится.

На завтраком Сашка сказал:

- Я ничего тебе не сделал. Не получается. Если надо, я в техникуме спрошу. Хочешь?

- Да ладно, я сам.

Завтракали вместе: Лукич, Сашка и Леночка, а выходили из дому порознь: первыми мужики. Как и всегда, дошли до трамвайной остановки, и здесь, вместо того чтобы попрощаться, Иван Лукич тронул сына за рукав, сказал мягко:

- Сашок, нам поговорить надо. Я дома не стал, при матери. Пошли потихоньку пешком, я тебя провожу.

- Тебе же на работу...- попытался возразить Сашка.

- Ничего, успею.

Отец никогда на завод не опаздывал. Сашка знал это твердо. Значит, разговор предстоял нешуточный. Сашка даже испугался: может, случилось что у отца и он боится матери рассказать?

Солнце еще не поднималось, но впереди, на востоке, чистое небо уже брезжило синевой. А внизу, в городе, меж домами, в темноте, размытой фонарным светом, густо шли люди. Один за другим, резво, по утреннему спешили трамваи, с шипом подкатывали троллейбусы и автобусы. От остановки, к переходу и далее, непрестанно шевелясь, стекала темная, муравьиная, молчаливая масса людей. Время от времени она обрезалась перед красным огнем светофора, пропуская тоже темную в ночи лавину машин, и снова текла, нешумная, и казалось, не будет ей конца.