Такая долгая полярная ночь - [71]

Особо хочу сказать о начальнике Чаун-Чукотского управления ИТЛ МВД Дальстроя гвардии майоре Улшине. Это был исключительный казнокрад и произвольщик. Табачную спекуляцию он проводил с таким же мастерством и по такой же схеме, как и Друкер. Но «аппетит приходит во время еды», как говорят французы. Ульшин со складов и каптерок лагерей, подвластных ему, забирал все, что ему навилось или было нужно его семье. Так забрал он бочонок красной кетовой икры, предназначенной в качестве премиального добавочного пайка особо отличившимся на производстве заключенным. Не брезговал и казенными новыми одеялами и премиальным спиртом для заключенных-шахтеров. Материалы на этого казнокрада шли в Магадан, но его магаданский начальник генерал Деревянко все эти материалы и докладные, как говорится, «клал под сукно». Причина такого «жуликолюбия» крылась в одном: регулярно генерал Деревянко получал от Ульшина «дары» в виде шкур белых медведей и шкурок песцов. Только тогда «непотопляемость» Ульшина поколебалась, когда Деревянко внезапно умер, а досье на Ульшина завел в Певеке Отдел контрразведки во главе с капитаном Баскаковым. Конечно, людям бросалось в глаза, что по улице Певеке ходят дети Ульшина в песцовых шубах, когда шкуры песца, по советским законам, были объявлены «мягким золотом». Эти шкурки песца надо было сдавать, и они в Певеке не продавались свободно. Мне известен случай, когда один заведующий факторией, сам на охоте добывший трех песцов, подарил три шкурки любимой женщине, и «справедливый» советский суд дал ему срок в несколько лет заключения за утаивание «мягкого золота». Ревизия в его фактории не обнаружила недостачи. Шкурки были его собственностью, не числились по отчетности фактории.

Ульшин нагло песцовыми шубами своих детей демонстрировал презрение к закону и вседозволенность таким, как он, работникам МВД. Гвардии майор Ульшин любил в пьяном виде зайти в зону лагеря и избить первого встречного заключенного. Мне приходилось составлять акт и писать докладную о телесных повреждениях избитых им людей. И это происходило не во времена крепостного права, когда самодур и тиран помещик мог безнаказанно избивать своих крепостных крестьян. Ульшин зверствовал в годы советской «демократии», то есть во времена расцвета произвола сталинских опричников. Материалов, разоблачающих и доказывающих всю подлость этого произвольщика и казнокрада было уже достаточно, и, как мне писали, Ульшина то ли увезли, то ли вызвали для ответа в Магадан или Москву. Но я думаю, что такой негодяй в обстановке подлости все же выкрутился. К сожалению, в своем большинстве работники этой системы Дальстроя МВД своей деятельностью, своим отношением к людям были хапугами и извергами. Но ведь они были псами сталинской системы истребления.

Глава 62

«Подлинная гуманность означает прежде всего справедливость».

В. А. Сухомлинский

О мерзавцах я рассказал. Теперь я хочу сказать о тех немногих, кто в условиях доносительства и насаждавшейся сталинской системой всеобщей подлости все же пытались остаться людьми. А некоторые вопреки всему останутся в моей памяти хорошими, честными и справедливыми людьми. Одним словом — порядочными. В моем понимании быть порядочным человеком означает быть честным, чутким, чистоплотным духовно и душевно.

На прииске «Красноармейский», когда я там, будучи заключенным, работал в лагерной больнице ОЛП'а №1 фельдшером, был начальником опергруппы, а по-лагерному «кумом», Борис Николаевич Павлунин. Он, кажется, был мой «земляк», т.е. нижегородец. О некоторых его поступках, которые никак не вязались с правилами и установками для работников МВД того времени, мне рассказывал заключенный Николай Васин, которого я знал еще по лагерю в Зырянке. Васин был хороший художник, и ему было поручено к какому-то празднику нарисовать членов сталинского Политбюро и даже портрет Сталина. Качество нарисованных портретов советских правителей пришел проверить начальник опергруппы Павлунин. Нарисованное он одобрил, но когда он взглянул на портрет Сталина, то в изумлении воскликнул: «Это что?» Даже не кто. Васин ответил: «Это портрет товарища, извините, гражданина Сталина». Заключенный не мог Сталина назвать товарищем. С этого «портрета» на Павлунина смотрели злые глаза, хищно топорщились усы, властно искривлены были губы у этого лица кавказской национальности. «Ты что, прохвост, нарисовал?» — зловещим шепотом произнес Павлунин. «Прохвост» — было любимое слово у опера. Васин мне рассказывал, что душа его при такое шепоте «кума» ушла в пятки. Павлунин, глядя на этот скорее шарж, чем портрет, спросил, видел ли кто-либо эту мазню. Получив от художника отрицательный ответ, строго приказал немедленно при нем уничтожить этот так называемый портрет. «Никогда» слышишь, прохвост, не пытайся даже рисовать его», — добавил Павлунин, уходя из помещения лагерного клуба. Рассказывая об этом «портретном» эпизоде, Васин сказал: «Вижу, что «кум» — человек, не сволочь, не мелочный человек. Ведь мне за этого усатого великого вождя явно можно было намотать срок». Но Васин еще раз встретился с оперработником Павлуниным. Как-то он рассказал в кругу заключенных анекдот, который, видно, был по тогдашней оценке антисоветским. Конечно, стукач немедленно «дунул» в опергруппу. И вот Николай Васин сидит в кабинете Павлунина. «Ну-ка расскажи мне анекдотик, что ты рассказывал в бараке», — сказал Павлунин. И Васин рассказал. Павлунин покрутил головой и, глядя на сильно приунывшего Васина, сказал: «Вроде ты, прохвост, не дурак, а так рискуешь собой». И добавил: «Иди, прохвост, и чтоб запомнил — не болтай себе на беду. Пошел вон!» И Васин буквально выкатился из кабинета. Позднее рассказал мне об этом. Ясно было, что такой «кум» — редкость среди этой породы людей, не гад, выполняющий план репрессирования людей.