Так сошлись звезды - [2]

— Ведьма, — прошептала млеющая под его рукой Гарния, о которой он и думать забыл.

— Дура ты, — сплюнул Варсюк и оттолкнул прилепившуюся к нему вдову. — Иди домой, а то зудишь, как слепень над лошаком, сил слушать нет.

Яся, пробежав капустное поле, кинулась к растущим на пролеске кустам. Хоть не раз она с мамой ходила в Злыдень-лес, ночью он ей казался незнакомым и страшным. Сельчане и днем боялись приближаться к нему, лес мог закружить, заморочить и погубить, загнав в топь, ниоткуда вдруг взявшуюся под усталыми ногами заплутавшего.

— Все от неуважения, Ясенька, — говорила мама, складывая в корзинку редкий лечебный корешок или травинку, которые только в Злыдень-лесу росли. — Войдя в чужой дом, нужно поздороваться и разрешения спросить, а люди не понимают, хозяйничают как хотят, деревья рубят, грибы-ягоды собирают, мед качают. Лесу обидно.

Когда за полем поднялось зарево, Яся сначала не поняла и удивилась, откуда столько света взялось? А когда над их печной трубой вырос столб огня, а из окон высунулись жадные языки пламени, догадалась — нет у нее больше дома.

Пошел дождь. Холодные капли били по лицу и рукам, и Яся отползла под куст, продолжая всматриваться в темноту. Небольшой огонек надежды, что мама спаслась, еще тлел в ее душе, но проходило время, а со стороны поля никто не появлялся.

Она лежала, свернувшись калачиком, и тихо скулила. Как щенок, которого бросили. Он хочет пить, есть, но не это убивает его. Он тоскует от осознания, что остался один, он никому больше не нужен.

— Тихо! Слышите, кто-то плачет? — мужской голос донесся со стороны леса. Яся присела на корточки, готовясь в любой момент убежать. Если бы дождь не стих, она ни за что не догадалась бы, что к ней так близко подобрались люди.

— Нет, не слышу, — хотя человек старался говорить тише, его густой бас гулом монастырского колокола пронесся над лесом.

— Замолчите вы оба! — цыкнула на мужчин женщина.

Троица остановилась у первого ряда деревьев, совсем рядом с ясиным кустом. Девочка различала людей с трудом, они не вышли на лунный свет, старались остаться в тени.

Незнакомцы, а Яся точно знала, что местные ночью не пойдут в Злыдень-лес, замерли, вслушиваясь в ночные шорохи.

— Нет, показалось, — сказал первый голос. Яся догадалась, что его обладатель молод, как, наверное, сын печника, у которого только начала пробиваться растительность на лице. Яся никак не могла понять, почему бы ему не сбрить те три волосинки, что курчавились на подбородке, придавая лицу нелепый вид. Может он ими гордился, считая, что стал мужчиной?

— Огнешка сказала у разбитого молнией дуба ждать. Нужно вернуться к нему, — это опять басил тот, что был старше первого. Много старше.

Услышав имя матери, Яся вытянула шею, стараясь разобрать каждое слово.

— Чупрай, ты разве не чувствуешь запаха гари? Чей-то дом в деревне горит.

Все трое, не таясь, быстро пересекли пролесок и остановились на дороге, идущей вдоль капустного поля.

Яся тоже высунула голову из кустов, и ее резанула боль сродни удару в живот. На месте их крепкого дома дымились развалины, слабо освещенные редкими сполохами огня. Так тлеют в очаге угли, когда огонь насытился брошенными ему на милость сухими поленьями и затаился в ожидании новой подачки. И ни одной души вокруг, ни криков, ни плача.

Слезы навернулись на глаза девочки, а ее губы беззвучно позвали: «Мама! Мамочка!»

— Это Огнешкин дом. Мы опоздали, — в басистом голосе чужака слышалась грусть. — Говорил я лорду Торешу, надо ее силой уводить.

— Мы тогда не успели бы вывезти близнецов, — тихо произнесла женщина.

— А дочка? Чупрай, ты говорил, у нее дочка есть? Может, пойти разузнать? — голос юноши срывался.

— На вилы хочешь быть вздетым? Народ быстро поймет, почему чужак в деревне появился, — в женском голосе слышалась затаенная злость. — Нечего там делать. Нет Огнешки в живых, я точно знаю.

— И как у тебя получается? — молодой обернулся к ней.

— Видишь белые сполохи огня на бревнах? Такие появляются, когда погибает огненная ведьма.

— Моя мама не ведьма! — Яся не выдержала и выскочила из кустов. Она никогда не прощала деревенских детей, дразнивших ее ведьмовской дочкой, и этим пришлым тоже не позволит наговаривать. — Моя мама целительница! И она жива, жива! Она придет! Придет!

Яся выкрикивала слова и толкала опешившую от неожиданности женщину в грудь.

— Тише, тише, родная! — Чупрай со спины обхватил Ясю руками и прижал к себе, не давая вырваться.

От ясиного бессилия злость обернулась слезами, и вскоре девочка горько плакала, вцепившись в мокрое от дождя платье незнакомки, а та гладила ее волосы, в которых запутались листики и колючие веточки.

Чупрай отошел в сторону. Он терпеть не мог женских слез.

— Как тебя зовут, милая? — в голосе женщины слышалась такая теплота и любовь, что Яся перестала плакать.

— Ясенька. Тетя, вы просто так сказали, что моя мама ведьма?

— Нет, Ясенька. Не просто так. Посмотри на меня, — женщина села на корточки, чтобы быть вровень с девочкой, и развернула ладонь. В самом ее центре заплясал голубой огонек, осветивший лицо незнакомки. Ясе понравилась, что у нее добрые глаза, вздернутый маленький нос и теплая улыбка на пухлых губах.